Павел Амнуэль - Поводырь. Фантастическая повесть

– Я прочитал пару ваших работ, доктор Голдберг, и, прошу прощения, почти ничего не понял. – Теперь он смотрел на меня взглядом скорее смущенным, чем недоверчивым.

– Если вы не специалист, – пробормотал я, думая о другом. Что он знал? Почему спросил?

– Не специалист, – согласился он. – Я был бы очень благодарен, доктор Голдберг, если бы вы разъяснили некоторые положения вашей теории, я имею в виду инфинитный анализ квантовой запутанности, а я взамен сообщил бы то, что помню о происшествии в заливе Черепахи. Помню я немного, но все же…

Никто не мог этого знать! Мы были там вдвоем. Двое на всем белом свете. Двое во всей Вселенной – так мы чувствовали, так оно и было на самом деле.

– Память избирательна и непредсказуема, – продолжал он, – и без знания вашей теории идентичных миров моя работа – просто интуитивная практика, не более того.

Правильно построенная фраза. Наверняка этот человек сначала сложил ее в уме, потому что английский не был для него родным…

– Может, лучше по-русски? – предложил я.

– Нет-нет. По-английски доверчивее.

Слово показалось мне не очень уместным, но поправлять я Полякова не стал, просто не успел, потому что последовавшее предложение заставило меня подумать о далеко не очевидных, но возможных последствиях нашего знакомства.

– Мы можем поговорить у вас дома, доктор Голдберг. Там нам никто не помешает, поскольку живете вы один.

Этот человек поражал меня все больше! Верно, я жил один, но откуда Поляков мог знать об этом?

Я подумал, что мы слишком долго топчемся на месте – в буквальном и переносном смыслах.

– Вы на машине? – спросил я, и мой визави поднял глаза горе, будто предположение о том, что у него может быть машина, есть преступление против логики и здравого смысла.

– Хорошо, – сказал я, – поговорим у меня.

Он повернулся ко мне спиной и направился к выходу, не беспокоясь о том, что я мог, вообще-то, не последовать за ним, а выйти в другую дверь.

Меня неприятно удивило, что, выйдя из здания, он пошел прямо к моей машине, которую я сегодня пристроил не на парковке, как обычно, а в тени раскидистого вяза у пожарной лестницы.

Похоже, он следил за мной. Возможно, не первый день.

Я сел за руль, он молча уселся рядом, пристегнулся и сложил руки на груди.

– Кто вы? – вырвалось у меня, потому что мне на миг показалось, что рядом сидит не молодой мужчина в спортивном костюме, а нематериальная сущность, платоновская идея, тень на стене пещеры.

– Мое имя Лев Поляков. – Он тоже повернулся в кресле и посмотрел мне в глаза. – Обычно называют Лоцманом, такая у меня профессия, но я предпочитаю более правильное русское слово: Поводырь.

Он произнес эту фразу по-русски без малейшего акцента, и я тоже перешел на русский – не потому, что так мне было легче, наоборот, по-русски мне тоже приходилось сначала составлять фразу в уме и только потом обращать обдуманное в звуки – слово, действительно, не воробей.

– Поводырь? – повторил я. – Это прозвище?

Он не был похож на лоцмана, какими я их представлял по фильмам и книгам. Мысленно я примерил на него морскую фуражку и отбросил в сторону: не сочеталось. Он был сухопутным человеком, я мог дать голову на отсечение: если и выходил когда-нибудь в море, то на прогулочном катере в гавани Брэндфорда.

– Профессия, – сказал он, – хотя правильнее было бы назвать это образом жизни.

Не люблю ложной многозначительности, а в том, что и, главное, как он говорил, многозначительность переливалась через край, как манная каша, которую мне в детстве варила моя русская бабушка, постоянно забывая выключить газ и спохватываясь, когда каша выползала из кастрюльки и шипением докладывала о том, что уже готова.

* * *

От факультета до моего коттеджа семь минут езды. Машина свернула на Лорел-стрит и остановилась у ворот, открывшихся в ответ на сигнал прибытия. Выключив двигатель, я обнаружил, что мистер Поляков уже стоит у двери и собирается нажать на кнопку звонка – проку от этого не было бы никакого, звонок не работал еще с тех пор, как дверь снабдили идентификатором.

– Не стоит, – сказал я. – Вам она даже не ответит.

– Конечно, – пробормотал он. – Всегда забываю…

Мы вошли в холл, я провел Полякова в гостиную, усадил в кресло, тяжело вздохнувшее от необходимости принять непривычную форму, и сказал:

– Я принесу напитки и легкую закуску, а вы тем временем подумайте над вопросом – собственно, единственным, который меня занимает: почему вы упомянули залив Черепахи?