Андрей Воронин - Инструктор спецназа ГРУ

- Это от Рябцева, что ли? Чего ему опять?

- Привет он тебе передает. И еще кое-что.

Ковалев, изогнувшись, глубоко запустил руку в бездонный карман галифе, достал Оттуда что-то и положил перед Вилей, для пущей убедительности подтолкнув это пальцем поближе к Вилиной руке. Губин разглядел, что это было обыкновенное колечко с двумя ключами - от квартиры, наверное.

- Пойдешь в одно место, - инструктировал Вилю Ковалев. - Хозяина по утрам дома не бывает - зарядку он в парке делает. Обычно час, а когда, говорят, и полтора. Зайдешь в квартиру...

- Погоди, - прервал его Виля. - А если дождик?

- А он в любую погоду зарядку делает, - успокоил его Ковалев. - Закаленный.

- Во дурной, - поразился Виля, но от дальнейших комментариев воздержался.

- Зайдешь в квартиру, - невозмутимо продолжал Ковалев, - надыбаешь укромное местечко - такое, чтоб он сразу не нашел, - и положишь вот это.

Он поднял с пола принесенный с собой пластиковый пакет и передал его Виле.

Виля немедленно сунул нос в пакет. Лицо его вытянулось, выражая крайнюю степень изумления.

- Это ж книжки, - растерянно констатировал он. - Ты что, начальник, в общество книголюбов записался?

- Записался, записался... Значит, положишь пакет и ходу оттуда. И не вздумай там по углам шарить. Узнаю - ноги вырву и другим концом в задницу вставлю. Дверь запрешь, ключи - мне или вот Коле. Ты все понял?

-Понял, понял,-сказал Виля. - Улики подбрасываем, начальнички?

- Не твоего ума дело. Делай, что говорят, и не вякай. И имей в виду: завалишь дело - ну, проспишь там или решишь, что погода неподходящая, - молись, козел. Не найдут книжки у него - найдут у тебя, не эти, так другие, и загремишь ты, Виля, далеко и надолго. А следом за тобой в зону весточка полетит: ссучился наш Виля, скурвился совсем, стучит он, падла, капитану Рябцеву, за денежку малую корешей продает - и этого он заложил, и этого, и вон того... И закопают тебя, Виля, в вечную мерзлоту, как мамонта. Живьем ведь закопают, Виля.

- Ладно, не пугай, пуганый уже, - буркнул Виля, отводя глаза. - Ну, чего ты наехал, как самосвал с дерьмом? Делов то на две минуты, все равно, что два пальца... это... обсморкать, а разговоров... Сделаем в лучшем виде, комар носа не подточит.

- Вот и хорошо. А дальше, значит, обычным порядком: звоночек по 02 и - как водится: имею, мол, сведения, что такой и сякой, проживающий по растакому адресу, замочил из корыстных побуждений старика букиниста Гершковича. Фамилию свою не называю, опасаясь, что вышеуказанный такой-сякой оборвет мне за это дело яйца... Кстати, забыл тебе сказать: если он тебя у себя на хате прихватит, он тебе не только яйца оборвет. Очень, говорят, серьезный мужчина.

- Эх, начальнички, - протяжно вздохнул Виля и надолго припал к своей банке, гулко глотая и двигая большим волосатым кадыком. Самогон тек по заросшим щетиной щекам, оставляя мокрые дорожки. - Вот смотрю я на вас, - продолжал он, отдышавшись, - и никак не пойму: чем вы от паханов отличаетесь?

- Формой одежды, - не задумываясь, ответил Ковалев, ничуть при этом не обидевшись.

- Ладно, - сказал Виля, со стуком ставя опустевшую банку на стол. Адрес-то есть у этого серьезного мужчины или мне с этими ключами всю Москву обойти?

Ковалев сказал адрес и заставил Вилю трижды повторить его, пока не убедился, что тот ничего не перепутает и сделает все как надо. Виля выпросил у Ковалева несколько сигарет и проводил сержантов до дверей. Заперев за ними замок и набросив цепочку, Виля вставил "Мальборо" в угол волосатого рта и, процедив: "Козлы, блин", - пошел на кухню искать спички. Ему до смерти хотелось добавить, но его кредит у Максимовны был давно превышен. Кроме того, он сильно подозревал, что, выпив еще немного, наверняка проспит предстоящее дело, подписав себе тем самым приговор: в том, что Ковалев говорил серьезно, стукач Виля не сомневался.

Расставшись с Вилей, сержанты спустились по загаженной лестнице, вторично спугнув давешнего кота, и сели в машину. Напоследок мазнув светом фар по исписанной стене и мокрым кустам, милицейская "девятка" вырулила со двора и покатилась в сторону Казанского вокзала - Ковалев и Губин рассчитывали до конца дежурства еще немного побороться с язвой проституции. Ковалев поудобнее откинулся на сиденье и, закурив, напевал: "Сын поварихи и лекальщика, я с детства был примерным мальчиком...", глядя из-под полуопущенных век на пролетающие мимо огни ночного города.

Глава 5

Забродов проснулся и сразу понял, что дождь, поливавший город всю ночь, и не думает униматься. Для того чтобы убедиться в этом, вовсе не обязательно было подходить к окну - хватило тупого монотонного стука капель по жестяному карнизу и этого особенного реденького полусвета, лениво сочившегося в квартиру с потемневшего, набрякшего влагой неба. Когда просыпаешься в такое утро, рука сама собой начинает шарить в изголовье кровати, нащупывая сигареты и спички, а вылезти из кровати труднее, чем совершить ночной прыжок с парашютом на невидимый в кромешной темноте лес. В такое утро только и остается, что поставить пепельницу на грудь поверх одеяла и лежать, лениво пуская дым в потолок и мечтая о солнечных днях, в то время как разум тщетно пытается вставить слово, в сотый раз твердя о том, что курить натощак не просто вредно, а очень вредно. Это происходит потому, решил Илларион, что такая вот погода в середине лета не имеет ничего общего с разумным порядком вещей. Вот потому-то разум и бессилен перед слепыми силами природы... В самом деле, что же это такое? Наказание какое-то, честное слово. Кара божья. Семь чаш гнева и семь казней египетских. Льет и льет, и ни конца этому, ни края.