Андрей Воронин - Проводник смерти

Если это был Кораблев, то Нагаев мог бы спорить на три месячных оклада, что знает, откуда у него этот фингал: на месте Мухи, угодив в такой переплет, он отделал бы своего наводчика так, что тот не смог бы встать раньше, чем через неделю, если встал бы вообще.

Капитан убедился, что в ломбарде, кроме них двоих, никого нет, и первым делом закурил, мимоходом отметив про себя, что сегодня дымит, как паровоз. При виде такого не лезущего ни в какие ворота поведения здоровый глаз человека за прилавком слегка округлился, но Нагаев не дал ему открыть рта, чтобы избавить парня от лишних неприятностей.

- Вы Кораблев? - спросил он тем особым ментовским голосом, в котором странным образом сочетались официальная вежливость и острая неприязнь к собеседнику. Похожий на таракана-переростка мужчина за прилавком поспешно кивнул, и на лице его проступило выражение тоскливой обреченности - с первой же фразы он понял, с кем имеет дело. - Владелец этой.., этого заведения? - уточнил капитан, в последний момент сдержавшись и не сказав "норы".

- Совершенно верно, - сказал Кораблев. - Что вам угодно?

- Мне? - глубокомысленно переспросил Нагаев. - Да вот что!

Он вынул из кармана правую руку и стремительно выбросил ее вперед, целясь прямо в синяк. Пудовый кулак капитана угодил в цель со снайперской точностью.

Кораблев коротко вскрикнул и врезался спиной в заваленный всевозможным хламом стеллаж, стоявший у задней стены заведения.

- Милиция, - представился Нагаев, массируя запястье правой руки. - Я должен задать вам несколько вопросов.

***

Муха безуспешно пытался напиться уже пять суток подряд.

Иногда алкоголь, казалось бы, начинал одолевать его, и тогда в мозгу его принимались роиться бессвязные обрывки образов, один мрачнее другого. Это было нестрашно, поскольку картинки относились к прошлому, и он помнил это даже в зыбком полусне, в который периодически проваливался, выныривая оттуда в холодном поту. Но рано или поздно перед ним, как наяву, вставало бледное, сильно накрашенное немолодое женское лицо, полускрытое рассыпавшимися волосами, и косо торчащая из-под грудной кости фигурная рукоятка дорогого, по всему видно, импортного кухонного ножа, и он мгновенно трезвел, рывком возвращаясь к действительности и тому томительному ощущению непрерывного падения в бездонную пропасть, которое не оставляло его с того момента, как в прихожей квартиры Снеговой загорелся свет. В такие моменты он почти хотел, чтобы все это поскорее закончилось.

Он наполнял стакан дрожащей рукой и подносил к губам, обливаясь водкой. Отвратительный запах пролитого алкоголя заставлял его мучительно морщиться, но, как ни странно, вкуса водки он почти не ощущал, как будто пил воду из-под крана.

Периодически у него кончались то выпивка, то сигареты, и тогда он спускался в магазин - опухший, страшный, воняющий перегаром и потом. Потел он постоянно, словно терзавший его страх пытался выйти наружу через поры. Продавщицы из круглосуточного гастронома на углу судачили о нем, заключая друг с другом пари: придет ли он снова.

Утром шестого дня он проснулся после короткого, не принесшего ему никакого облегчения сна и с трудом оторвал голову от поверхности кухонного стола. При этом на столе и под столом зазвенела потревоженная стеклотара. Муха рассеянно потер отлежавшую щеку. Щека была липкой, и на столе тоже имело место какое-то темно-красное липкое пятно. Муха вздрогнул и попытался сфокусировать зрение, чтобы получше рассмотреть эту липкую красную дрянь. Он что, пытался покончить с собой или просто порезался?

Слава богу, это оказалась не кровь, а просто пролитый портвейн. Видимо, он пытался достичь эффекта путем смешивания напитков, и в конце концов это ему удалось. Он испытывал чудовищное похмелье, заглушившее, наконец, дикий животный ужас, владевший им всю неделю.

Он окинул взглядом стоявшую на столе батарею бутылок, и его опухшее лицо сморщилось в жалком подобии иронической улыбки. Ну, еще бы не быть похмелью! Четыре бутылки портвейна, три водки и бог знает сколько пива. При попытке подсчитать пивные бутылки в глазах у него поплыло, и он чуть не свалился с табурета.

Закрыв глаза, Муха переждал приступ тошноты и головокружения, по силе напоминавший извержение вулкана, и вдруг обнаружил, что способен соображать.

Не трястись от ужаса, как холодец на вилке, раз за разом прокручивая все подробности своего падения, а именно думать, сопоставлять и строить планы. Впервые за все это время ему пришло в голову, что все еще можно исправить.