Наталья Андреева: Гроzа

Этот вечер не был исключением.

– Красота-то какая! Эх! – не выдержал Кулигин, стоя у парапета и глядя на реку.

Чувства переполняли Льва Гавриловича. Вечер и в самом деле был прекрасен: жара спала, пожухшие краски опять заиграли, а закат был похож на слоеный торт в лужице черничного варенья. Золотистые коржи плавились под толстым слоем розового крема, а сверху все это великолепие накрывала пирамида из клубничного желе. Оно все больше оседало, тая на глазах и стекая ручейками в жадно приоткрытый рот короткой июльской ночи, которая спешила насытиться, пока не пришел рассвет.

– Без малого шесть десятков лет прожил на белом свете, а все налюбоваться не могу на матушку-Волгу! – с чувством сказал Кулигин. – Какой сегодня закат! Красок таких нет, чтобы его передать! Да и зачем? Такие закаты надо сердцем писать и хранить их в памяти, не в музее. Это и есть любовь к Родине, когда ты помнишь, что самый красивый закат – над Волгой, а не над каким-нибудь островом в океане. И это слетает с языка само собой, а не по разнарядке, – Кулигин с досадой отвел взгляд от реки и посмотрел вокруг. – Как чужое все, неродное. И во что только город превратили?

По набережной фланировали, словно галеры под натянутыми ветром парусами, калиновские барышни, демонстрируя наряды. Поскольку главная «бенифициарша» местного рынка Зинка Косая обожала бывать в Турции, то дешевыми тряпками с тамошних барахолок он и был завален. Так что сравнение с галерами было вполне уместным. Калиновская набережная переливалась стразами, звонко цокала каблуками и бессовестно рекламировала фальшивые «Гуччи» с «Дольче Габбанами». Пышными грудями местных красавиц были вывешены недружественные флаги, от британского до звездно-полосатого. Приторно пахло таким же фальшивым «Диором».

Парни, прячась в тени палаток с надписью «кока-кола» или сгрудившись у чахлых деревьев, которые жара прибила и иссушила, не давая им расти, пили пиво и ржали, обсуждая гуляющих. Люди в возрасте чинно сидели на лавочках.

– Давай, Кулигин, и мы с тобой выпьем, – не выдержал Славка Шапкин, местный активист. – Пойдем-ка, Лев Гаврилович, присядем.

И они с учителем математики оккупировали одну из лавочек. Шапкин воровато оглянулся и полез за пазуху. На расстеленную агитационную газету приземлилась бутылка все из-под той же колы и шоколадка «Аленка»:

– Вот.

– Что это? – поморщился Кулигин.

– Как что? Коньяк.

– Да ты что, Славик! – замахал рукой Кулигин. – В такую-то жару!

– Да что тут пить? – Шапкин стал откручивать крышечку. – Я бы еще и за пивом сбегал.

– У меня такое чувство, будто набережную построили для того, чтобы здесь бухать, – поморщился Кулигин. – Да наряды прогуливать, – он кивнул на проходящую мимо троицу.

– Здрасьте, Лев Гаврилыч! – дружно гаркнули девицы и вызывающе выставили пышные бюсты, обтянутые турецким трикотажем. Самая нахальная из трех демонстративно затянулась сигаретой.

– Настя, курить вредно, – вяло сказал Кулигин.

– А я не взатяг. Как там наш Кук поживает? Слово даю: как только вам, Лев Гаврилыч, лям гринов отвалится – я тут же курить брошу.

На набережной раздался взрыв смеха. Осколки брызнули, казалось, под каждое дерево и в каждую палатку, а взрывная волна прокатилась до автобусной остановки. И там тоже засмеялись, хотя так и не поняли, над чем.

– Мы все курить бросим, – давясь смехом, сказали из-под ближайшего к лавочке дерева.

– И бухать, – крикнули от палатки.

Девицы, смеясь, прошли мимо. Шапкин вздохнул и протянул Кулигину пластиковый стаканчик, который предусмотрительно захватил из дома:

– Глотни, Лев Гаврилович. Не обижайся ты на них, темных. Лучше объясни-ка ты мне эту теорию. Что там твой Кук начудил… Погоди, я сначала выпью. – Шапкин отпил из бутылки. – А то по-трезвому мне не понять.

– Да и мне пока не понять, – с досадой сказал Кулигин и глотнул из стаканчика. – Хотя я вот уже тридцать лет над этим бьюсь. Вроде все просто. Есть в мире семь математических загадок, за каждую из которых обещан миллион долларов. То есть было семь. Одну решил Перельман, да и теорему Ферма доказали. А вот Кук… Я ведь не случайно именно в нее вцепился. Показалось, все просто: решение какой-либо задачи часто занимает больше времени, чем проверка правильности решения.

– Это как? – поддакнул Шапкин.

Кулигин почти сорок лет преподавал в одной из двух средних калиновских школ алгебру и геометрию. И тридцать из них начинал чуть ли не каждый урок в старших классах с объяснения гипотезы Кука. Словно надеялся, что в Калинове вдруг родился гений, который натолкнет Льва Гавриловича на мысль, которая и приведет его к разгадке. Или кто-то из его учеников сам докажет, наконец, знаменитую гипотезу. А спрашивал Шапкин от скуки, чтобы поддержать беседу. Ну, о чем еще можно разговаривать с чокнутым? Их с Кулигиным связывало общее дело: оба были местными активистами, экологами. И возглавляли калиновскую оппозицию действующему мэру Степану Дикому.