Он сидел, выпрямившись, на широкой белой скамье со спинкой, приподняв плечи, втянув голову, и обхватив пальцами рук край сиденья.
Моё появление было воспринято достаточно напряжённо. Об этом свидетельствовал враждебно настороженный взгляд голубых глаз.
Памятуя о нормах этикета, я немного подождал. Но он и не думал представляться. И вообще отвернул голову в сторону. Тогда я решил, что в полумраке мой возраст не очень заметен. Может, поэтому он не представляется первым? Что ж..!
И я произнёс:
– Жаров. Олег Ильич.
Отчеканив своё имя, я счёл необходимым довести до его сведения и свой нынешний статус отдыхающего из санатория. Своим словам я постарался придать оттенок вежливой приветливости.
Он смешно мотнул завязанным на затылке хвостом чёрных волнистых и вполне чистых волос и проговорил, взглянул на меня искоса:
– Артём Синицкий. Я жду Риту.
Голос низкий с хрипотцой.
– Исчерпывающе! Ну, да, мне без разницы. Я Вам не помешаю, если побуду тут в тени?
Он не ответил, но нервно пожал плечами.
У него была загоревшая до шоколадного цвета кожа местного завсегдатая морских пляжей, полинявшие почти до бесцветности, основательно заношенные шорты. Когда-то синяя, майка «борцовка» подчёркивала крепкий мускулистый торс, хотя «качком» он не был. Он скорее походил на балетного танцора: поджарый, стройный, даже – изящный, но жилистый. Почти полное отсутствие растительности на щеках и груди делало его похожим на подростка. На самом же деле ему, пожалуй, больше двадцати, или двадцати двух.
Парень по какой-то причине нервничал. Он словно на иголках сидел. Заметно было, что длительное ожидание не входило в его планы. Внезапное явление хозяйки дома белым днём в обычно рабочее время, очевидно, было помехой этим планам, и привело его в состояние раздражения.
Тем не менее, надо было попробовать его разговорить. Может, сболтнёт что-то, чего не скажет матери дочь? Я устроился на лавке напротив него, откинулся на спинку и вальяжно вытянул ноги. В такую погоду здесь действительно было неплохо.
– А скажите-ка, Артём, не с Вами ли эти минувшие трое суток провела мадемуазель Коваленко?
Он дёрнулся. На лице мелькнула гримаса презрения, адресованная мне. Но ответ был сформулирован в том же тоне.
– Вас это совершенно не касается, мсье отдыхающий. Да и мадам Коваленко тут тоже не при делах. Она вполне могла бы и дальше продолжать купаться во всём этом…
Под последними словами, вероятнее всего, подразумевалось материальное благополучие хозяев этой усадьбы, очевидно, не имевшее в глазах парня никакой ценности, если не хуже того.
Мальчишка был не глуп, хотя и не сдержан. Чем-то он мне даже нравился.
– Вы совершенно правы: для этого семейства я человек, действительно, посторонний. Но, так уж родители меня воспитали, что я не могу отстранённо взирать, как незаслуженно страдает хороший человек.
Теперь я, наконец, удостоился его внимательного взгляда. Однако в нём не было и капли уважения.
Он съязвил:
– Вы, по-видимому, странствующий благородный рыцарь?
– А что, у Вас это вызывает какие-то возражения?
– Вызывает. Но не в том смысле, в котором Вы подумали. Предупреждаю: не суйте свой нос в это дело. Тут без Вас разберутся. А то испортите себе отдых ненароком. Да и для здоровья может оказаться вредно.
Меня, если честно, задело. Я с трудом сдержался:
– Вы мне угрожаете, молодой человек?
– И не думаю! Просто даю бесплатный совет. Хотя и сам не понимаю, зачем. Мне ведь до Вас нет категорически никакого дела.
До моего слуха донёсся характерный звук запускаемого автомобильного двигателя. Он резко встал и вышел из беседки, не сказав больше ни слова. Я, понятное дело, обиделся. Этот сопляк вёл себя со мной так, как я никому не позволял уже лет тридцать.
Я вскочил и зашагал за ним:
– Эй! Ковбой! Куда же ты? Надо бы уточнить кое-что!
Он, не оборачиваясь, отмахнулся рукой, как от мухи, и стремительно направился к воротам.
Там уже стоял миниатюрный белый внедорожник с открытым верхом и яркими сине-зелёными рисунками на бортах. На месте водителя сидела Рита. Увидев спешащего к ней парня, она нетерпеливо просигналила. Артём прыгнул в машину, не открывая дверцы, и внедорожник рванул с места в уже открытые ворота.
Через мгновение во дворе установилась тишина. Я обернулся в сторону дома. В пяти шагах от меня на цветной мозаике тротуара изящной статуэткой стояла Лидия Васильевна. Она не плакала. Но мне отчётливо была видна мраморная бледность её лица.
Читать дальше