Микаэль Крефельд - Пропавший

– Возможно, – сказал Томас, подвигая к себе конторское кресло. Тяжело опустившись в него, он взъерошил пальцами волосы. – Этот дурак имеет отношение к ее смерти.

Виктория с улыбкой покачала головой:

– Что-то подсказывает мне, что ты и сам в это не веришь.

– Все возможно! Я даже собирался обратиться с этим к детективам в центральном участке, а телефон отдать в качестве вещественного доказательства.

– Так ты установил номер и узнал, кому он принадлежит?

– Именно. Теперь этот мерзавец не скроется и получит за все так, что мало ему не покажется.

Виктория стиснула губы и с таким остервенением загасила сигарету, что от нее полетели искры.

– Здорово, Ворон! С размахом действуешь! Значит, ты хочешь из-за какого-то паршивого мачо запятнать доброе имя Евы?

– О чем ты говоришь!

– Поверь мне! Я знаю, как сплетня может все разрушить.

Хотя Томас почти ничего не знал о прошлом Виктории, он видел по ее лицу, что она исходила из собственного горького опыта. Для него она всегда была хорошим другом, но ему было известно, что обзывают ее по-всякому: и лесбиянкой, и психопаткой. Первое – из-за ее мужского костюма, второе – из-за прямолинейности и резкости в обращении.

– Виктория, поверь мне, я вовсе не к этому стремлюсь.

– Так к чему же? Неужели ты не видишь, что разрушаешь свою жизнь? Ева была самым удивительным человеком из всех, кого я встречала, и ты должен быть благодарен ей за то, что она выбрала тебя. Почему ты не можешь просто, думая о ней, вспоминать ее такой, какой она была?

Томас резко вскочил с конторского кресла, и оно со стуком откатилось к стене.

– Потому что не знал ее по-настоящему. Два года я горевал, что потерял человека, которого без памяти любил, которому целиком и полностью доверял. И что же оказалось? Оказалось, что она мне изменяла, что ей было плевать на меня!

– Пора, Ворон, оставить прошлое в покое. Тебе нужно научиться жить настоящим.

– Я бы и сам этого больше всего хотел. Но теперь все начинается по новому кругу.

Он застегнул молнию куртки. Виктория смотрела на него печальными глазами. Она тряхнула головой, и ее седые волосы сверкнули в солнечном свете, который падал в окно.

– Ты выбрал неправильный путь, Ворон.

Он пожал плечами:

– Это я узнаю тогда, когда поймаю его и разделаюсь. Он будет у меня лежать в нокдауне.

Берлин, Панков, 22 сентября 1989 года

На парковке перед устремленными к ночному небу высотками Хауссер в компании Мюллера, Штрауса и двух молодых женщин вывалился из черной «Лады» Штрауса. Вырвавшаяся из открытой машины, включенная на полную мощность поп-музыка, отдаваясь от стен, оглашала окрестность. Всю дорогу от центра до бетонных коробок Штраус вел машину, одновременно лапая пухленькую девицу по имени Хельга. Здесь, в одной из бетонных коробок, была квартира, которую он для нее выбил. Когда захлопывали двери, Хельга выронила бутылку водки, которую держала в руке, бутылка упала и со звоном разбилась.

– Ну и растяпа же ты, дорогуша, – сказал Штраус.

Раскрасневшаяся от выпитого Хельга ответила:

– У нас найдется что выпить, папик!

Тесной гурьбой, держась друг за друга, они с пьяными выкриками потянулись к высотному дому, перед которым остановилась машина.

Кое-как добравшись до подъезда, Хауссер остановился у крыльца, и в кустах его вырвало. Виновата была не столько выпивка, сколько жирная еда в ресторане. Его желудок вообще плохо принимал твердую пищу.

– Что, Хауссер, кишка тонка выпить как следует? – С этими словами Штраус своей ручищей так хлопнул его под зад, что Хауссер чуть было не бухнулся головой в кусты.

Восстановив равновесие, Хауссер отер губы:

– Кажется, мне лучше отправиться домой.

– Домой? Какой у тебя дом? Слава богу, ты не женат и ни перед кем не обязан отчитываться. Наслаждайся свободой. В твою честь ведь праздник!

– Я имел в виду, к себе, на рабочее место.

– Успеешь еще наиграться в управдома! Кристоф Шуман сейчас у Брауна, а за ним ведется наблюдение. Никуда они от нас не денутся.

Штраус взял Хауссера под локоть, и вместе они дошли до лифта.

Хельга жила на девятнадцатом этаже.

– Этаж точно под стать моему возрасту, – пошутила она в лифте, хотя на самом деле обеим подружкам было уже под тридцать.

Они вошли в пропахшую кислой капустой и сигаретным дымом квартиру, и девушки сразу кинулись доставать стаканы и зажигать свечи. Хауссер тяжело плюхнулся на низенький диван – единственный предмет обстановки в комнате, если не считать нескольких ящиков из-под молочных бутылок с наброшенными на них подушками. Когда Штраусу налили выпить, он составил Хауссеру компанию. Хельга поставила пластинку группы «Слейд» с песней «Run, Runaway». Девушки захотели танцевать, но в качестве партнера к ним присоединился только Мюллер.