Евгений Горохов - Криминальные хроники уездного города

Воронцов, положил бумаги в сейф и продолжил:

– Начальник следствия засмеялся и отвечает: « Найди мне такого дурака, который сядет на твоё место, и так же будет работать, тогда я с радостью возьму тебя в следствие».

– Что было дальше? – Гасилов уложил в папку, возмутившее его заявление.

– Я поступил на заочное отделение в московский юридический институт, и в 1999 году закончил его. Потом началась вторая война в Чечне, я стал туда ездить в командировки. Полгода проработал следователем в Грозном. В 2003 году вышел на работу обратно в отдел, и начальник следствия предложил мне перейти на работу в следствие, но я отказался. Понял, что работа следователя, это не моё.

– Почему?! – удивился Гасилов.

– Лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в городе, – усмехнулся Воронцов, – а стать лучшим следователем, мне не суждено.

– Валерий Борисович, вы вечером в отдел пойдёте? – спросила Фёдорова.

– Идём, а что?

– Могли бы вместе, – предложила Фёдорова, – только мне нужно к Куряниным сходить. Говорят, отчим Натальи пристаёт к ней.

– Ты без меня с ним на эту тему не разговаривай, – посоветовал Воронцов.

– Почему? – красиво выгнула бровь дугой Леночка.

– Отчим Наташи, Валерка Еркин, первый свой срок за изнасилование получил. Нравы тогда в местах лишения свободы были строгие, его там поломали. Теперь он инвалид третьей группы, и недолюбливает с тех пор красивых девушек.

– Ты на беду нашу, красавица, а это криминал, – вставил Гасилов.

– Перестань ерунду говорить! – деланно возмутилась Леночка.

– Риназ Минниханович констатирует факт, – улыбнулся Ворон цов.

Дальше поговорить не получилось, зазвони телефон, Воронцов взял трубку.

– Еркин разбуянился, – сообщил он, после разговора по телефону с дежурным, – так что к Куряниным втроём пойдём.

Подкосила Валерку бутылка самогону, которую принесла с собой сожительница. Стоял он на кухне, с трудом держа равновесие и тупо уставившись на участкового Воронцова, пытался понять, что говорит его разлюбезная Вера, а та, икая и утирая пьяные слёзы, жаловалась:

– Какие мужики меркантильные пошли! Из-за недолитых тридцать грамм водки убить готовы.

– Ну что за человек?! – возмутился Валерка. – Сказано же, в семье всё должно быть поровну, и радость и горе. Это основной принцип домостроя! Иначе всё буде рушиться, и семья, и общество и государство!

Дальнейшие взгляды на домострой изложить Еркину не дал Гасилов, сказав:

– Пойдём в отдел, – предложил он, взяв Еркина за локоть, – расскажешь мне подробнее о домострое.

После ухода сожителя, Верка всхлипнула:

– Ушли! А с кем я теперь останусь?! Нельзя женщине быть одной! Ты понимаешь это Воронцов?!

Фёдорова, уразумев, что поговорить с Верой не удастся, так же вышла из квартиры.

– Воронцов, я боюсь одна, – заявила Верка, пытаясь обнять участкового, – забрал у меня мужчину, охраняй сам, – прижавшись к Воронцову, улыбаясь, продолжала, – исполняй свой служебный долг в полной мере.

– Обязательно исполню, – пообещал участковый, освобождаясь из Вериных объятий, – вот только твоего любимого мужчину спать уложу.

– Воронцов, я буду ждать тебя! Дверь не закрою.

– Жди меня и я вернусь, только очень жди, – пообещал Воронцов и вышел из квартиры.

Верка рухнула на диван и захрапела.

Эту лесопосадку на окраине города любят собачники, потому Иван Петрович Селуянов для пробежки выбрал раннее утро, пока собачники со своими питомцами сладко почивают. Приятно бегать в шесть утра, когда воздух чист, а голова свежа и хорошо думается.

На грунтовой дороге около леса стояла синяя «Мазда 3», из которой вышел водитель, едва с машиной поравнялся Селуянов. Вид водителя был настолько бледен, что Иван Петрович поинтересовался, всё ли с ним в порядке.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, со мной всё хорошо, – ответил тот, и Иван Петрович побежал трусцой к лесу, здесь начиналась его трёхкилометровая дистанция .

А водитель «Мазды» достал из внутреннего кармана брюк расчёску и принялся расчёсывать свои длинные волосы.

– Прискорбно всё это, – грустно заключил он и уселся в свою машину. Глянув в зеркало на свою физиономию, он продолжил: – И каким образом ты всё это объяснишь уважаемый Иван Ильич? Как ты здесь оказался? – но отражавшийся в зеркале Красовский, ничего объяснять не стал или не захотел.