Игорь Сотников - Дровосек, или Человек, сумевший наломать дров. Книга вторая

Ну а сидящий рядом с самим с собой, в себе и около себя вокруг, а уж затем позволяющей ей сидеть рядом, как вскоре выяснилось, режиссёр с большой буквы, видимо уже расслабился на её счёт и поэтому был более откровенен, нежели до этого – он так сказать, давал ей уроки мастерства. – Люди в своём идеализировании мира, зачастую переходят все мыслимые границы, – причмокивая скорее всего своими губами, в рассеянности или в забывчивости перепутав, поглаживая не свою, а ногу молодой старлетки, рассудительно проговорил сей глыба, режиссёр (но так стереотипно подумать мог только Алекс, а на самом деле режиссёр, став с некоторых времён осторожным, гладил свою ногу, повреждённую в гонках за бюджетным финансированием), – уравнивая нас людей высокой культуры, со всяким бескультурьем. Тьфу. Прошу прощения. – Однозначно великий режиссёр, если он так о себе говорит, несмотря на то, что он не сдержался и так эмоционально через тьфу в лицо молодой старлетки выразился, всё же он не какое-то там бескультурье, а извиняется за свои насыщенные воплями души слова, а по сути за волеизъявления.

– По мне так, всё это равенство напоминает Прокрустово ложе, под которое всех нас подгоняют. – Уж больно сильно начал заговариваться этот видный режиссёр. И хорошо, что этих его речей не слышат его близкие по духу соратники-либералы и так, близкие знакомые, а молодая старлетка всё понимает через призму слова ложе, а иначе бы он, так сказать до либеральничал. Но сей режиссёр скорей всего знает, с кем и о чём говорить, и поэтому так решительно, хоть и на словах, позволяет себе быть другим, а не как все.

Но вот единственное чего не учёл этот режиссёр, так это того, что он оказался слышим Алексом, который вдруг взял и заставил его вздрогнуть от неожиданности, спросив его. – И что вы снимаете? – И хотя этот вопрос со стороны Алекса прозвучал так неожиданно для этого великого режиссёра, что он даже взмокнул со страха (договорился на свою лысую голову), всё же не только эта неожиданность его так взволновала. А при виде склонной к нему молодой старлетки, режиссёр ясно увидел в этом вопросе двоякость его значения, что не очень понравится его строгой к его похождениям на режиссёрском поприще супруге, если ей подскажут задаться этим вопросом в этом глубинном смысле.

– Дёрнул же меня чёрт, так опростоволоситься. – Нервно чертыхнулся про себя режиссёр, вдруг поняв истинную причину своего облысения. – Так вот почему я стал лысый! – Ахнул про себя режиссёр. – Я слишком часто попадаю в подобные, с двусмысленным подтекстом ситуации. А не как меня, льстя моей мужской силе, убеждали, что у меня повышенный уровень тестостерона. А я дурак, всё удивлялся. Почему эти лахудры ржут у меня за спиной. – Режиссёр аж потемнел от всех этих представлений, где напрямую досталось молодой старлетке, которую режиссёр обдал полным презрением взглядом, под которым скрывалось его нежелание больше быть посмешищем как минимум в её глазах.

Разобравшись с онемевшей от удивления молодой старлеткой, режиссёр решает поставить в тупик того сзади нахала. – Кино не для всех. – С апломбом, явно намекая на то, что Алекс уж точно не попадает, да и никогда не сможет подпасть под эту исключительно выдающуюся категорию высоко значимых господ, сказал сей великий режиссёр. Но спрашивающий режиссёра из-за его спины и не пойми кто такой, как сейчас им выясняется, порядочный наглец и поэтому не успокаивается, а имеет свой взгляд и даже мысли на всё им сказанное.

– Понятно. – Уже с первого своего ответного слова, Алекс сбивает дыхание с режиссёра, которому и его уму непостижимо, как это может быть так понятно, когда даже ему не всегда так понятно. Но сбитое дыхание и перенаполненность организма режиссёра возмущением, это только начало, и тот нахал сзади, на этом не останавливается и продолжает возмущать дух режиссёра своими речами. – А что на это говорят, – заговорил Алекс, – или вернее скажет, если им будет позволено увидеть это кино (как понимаю, дороговизна билетов и дресс-код ставят свои ограничения), остальная часть всех?

Режиссёр же, несмотря всё это давление на свой организм, собирается с духом и даёт ответ. – А разве это важно. – Усмехнулся режиссёр. – У нас разные жизненные приоритеты. Они, эти все, всю свою жизнь борются за своё право на труд, а мы, не все, отстаиваем своё право на отдых. Вот наше основное различие. И как понимаете, у последних, то есть у первых, куда как больше возможностей для отстаивания своих прав. Так что я не жалуюсь, на меня никто не жалуется и никто даже не смеет этого делать. – Подытожил себя режиссёр. И сейчас уже никто не скажет и не может сказать, как бы дальше развивались события, если бы вдруг общую атмосферу успокоенности в лоджии, не нарушил возглас неизвестного для Алекса типа.