Игорь Кабаретье - Преступление в Гранд-опера. Том первый. Веер из Йеддо

Это был действительно Голимин. Бешеный славянин сдержал своё обещание, и его последние слова буквально звенели в ушах мадам д’Орсо: «Вы ещё узнаете, чего стоит проклятие мертвеца.»

Теперь Джулия её понимала, эту угрожающую фразу, и от нервного перевозбуждения ей вдруг ясно представилась сцена самоубийства, как это всё произошло. Голимин, взбешённый её отказом, пересекает безлюдный дом и бросается в эту галерею, куда, как он точно знал, никто не войдёт. Когда поляк встречался с Джулией, она почти никогда не заходила в библиотеку. Голимин хладнокровно, на ощупь, не поднося поближе оставленной на серванте свечи, дошёл до крайнего проёма в стене с витражным окном, подтащил к нему табурет, встал на него, сорвал шнур с тяжёлой гобеленовой шторы, сделал скользящую петлю вокруг шеи и… шагнул с табурета в вечность.

– Вот, следовательно, какова его месть, – думала Джулия. – Он повесился у меня дома, чтобы произвести как можно больше шума известием о своём самоубийстве. Завтра весь Париж будет знать, что разорившийся и опозоренный Голимин повесился в доме своей любовницы… Скоро начнут говорить о его сообщниках и любовницах, и женщины, которые меня ревнуют, и мужчины, которые меня ненавидят, начнут ворошить и вытаскивать на свет божий всякие давно забытые гнусные истории. Кто знает, не скажут ли они, что это я убила Голимина? И Дарки, который слышал мою ссору с этим несчастным человеком, возможно, он не опровергнет тех, кто будет говорить об этом.

Затем Джулия принялась сожалеть о покойнике.

– Сумасшедший! – Говорила она еле слышным голосом, – он был безумнее в сто раз, чем я могла себе представить… Как я могла ему не поверить. Я же знала, что на самом деле сердце у него было в сто раз больше, чем у всех тех дураков, что его презирали… но убить себя в тридцать лет! Умереть тогда, когда в нём было ещё столько юношеской отваги, ума, и понимания того, как снова сделать состояние, достичь успеха! Ах! Как он меня любил…! И если бы я могла воскресить Гжегоша, я бы ему сказала: «Да, я готова за тобой последовать куда угодно!»

И внезапно Джулию поразила одна мысль:

– А если он не умер, – прошептала она, – если обрезать этот шнурок… Нет… нет… слишком поздно… Это было бы бесполезно…. Но я не могу больше здесь оставаться… Нужно действовать, чтобы меня не обвинили, что это я его убила… Необходимо позвать Мариетту и послать её предупредить о случившемся полицию.

Джулия вспомнила, что в галерею ещё не был проведён звонок, соединяющий его со спальней, где она видела субретку, и потому пошла к серванту, чтобы взять свечу, которая всё ещё горела и освещала место самоубийства, потому что свеча в подсвечнике, который несла Джулия, войдя в холл, погасла, упав на пол, и она не осмеливалась пересекать без света эту длинную галерею, в конце которой болтался в петле покойник.

Мадам д’Орсо с трудом пересилила себя, и после минутной заминки прошла, отворачиваясь, мимо зловещего окна, и ища подсвечник вдруг увидела, что рядом с ним лежал лист бумаги, вырванный из тетради.

– Это он написал, – тихо сказала Джулия, – мне, без сомнения… на прощание.

И она прочитала слова, начертанные карандашом:

«Меня убила Джулия д’Орсо. И моё последнее желание состоит в том, чтобы деньги, находящиеся в моем портмоне, были распределены между парижскими бедняками. Также я прошу французские власти вручить письма, находящиеся в моём портмоне, адресатам, фамилии которых написаны на конвертах.»

– Письма! – Прошептала Джулия. – Мои возможно… Да, Гжегош их сохранил… он мне об этом сказал, когда пытался напугать, напоминая, что у него в руках есть доказательство, которое может меня заинтересовать… и его последняя мысль была о том, чтобы раскрыть тайну нашей связи. Ах! Теперь я знаю, чего стоит проклятие мертвеца.

Она застыла на несколько секунд, потрясённая этим новым ударом, но затем снова воспрянула духом:

– Это бесчестно… то, что он сделал. Голимин посчитал, что один из моих слуг обнаружит его тело, и что эта бумага будет им вручена комиссару полиции, а я не смогу этому помешать… но он не предусмотрел, что именно я найду его тело… и теперь его письмо в моих руках и никто его не увидит… я его сожгу и… никто также не увидит моих писем к Голимину.

Джулия поднесла листок к огню свечи, и в одно мгновение это странное завещание превратилось в пепел.

Но остались ещё письма в кармане мертвеца.

– Я никогда не осмелюсь их взять, – произнесла д’Орсо совсем тихо.