Алиса Лойст - Куклы зазеркалья

– Хорошо. Я еще поговорю с ними. Что сам-то думаешь?

– Что, что? Все как обычно. Поза, в которой она сидит, нет одежды, вообще ничего, волосы… срезаны, тот же способ убийства и следы долгих истязаний.

Подошел эксперт.

– Ну что?

– После вскрытия все будет более точно, что тебя интересует. А пока только одно, мучилась она где-то с месяц не меньше. Убили ее не менее пятнадцати часов назад.

– Тогда все.

Мужчина кивнул и отошел в сторону.

– А что теперь скажешь?

– Ничего нового. Мучает он их месяц. Хотя с первой жертвой чуть дольше. Приноравливался. Кстати, с этой нам повезло, сразу среди «потеряшек» нашлась. Ее матери я уже позвонил.

– Да. Надо будет завтра к ней с утра съездить.

– Я уже договорился с ней.

– Хорошо. Надо будет показать ей фото последних девушек, может, они знакомы. Вдруг повезет.

– Вдруг.

В машине, где он устроился на переднем сиденье, воздух уже пропитался несколько затхлыми ароматами. Мужичок в драной курточке и с сизыми коленями, выглядывающими из разодранных на коленях штанин, любовно обнимал чекушку и боязливо посматривал по сторонам. Рядом с ним сидел более прибранный и подтянутый мужчина, но со следами частых возлияний на лице, отеки и лопнувшие маленькие капилляры.

– Здравствуйте. Изотов Глеб Николаевич.

И раскрыл удостоверение, но на него обычно мало кто обращал внимание.

– Назовитесь, пожалуйста.

Первым отозвался более прибранный.

– Рыбаков Семен Петрович. Мои данные уже записали.

– Ничего еще раз запишем.

– Я работаю тут недалеко Стахановская восемь, сторожем.

И подтолкнул в бок бомжа, от чего тот чуть не выронил свою чекушку.

– А я… Владимиров Василий Владимирович. Иногда ночую, в этом здании. Хорошее было место, а теперь близко не подойду.

– Расскажите когда, как вы обнаружили тело.

– Как? Шел от Семеныча, он отказался со мной выпить. Ну, думаю и один справлюсь. Захожу значит через ворота, а она сидит…

– А как долго вас не было здесь?

– Я ушел, где то около часа дня. Дружок подработку на рынке обещал, машину разгрузили, он мне деньги отдал. Мы за это дело немного накатили, и я обратно пошел пешком, по дороге вот в магазин зашел. А больше нечего сказать. Никого не видел, ничего не слышал. Даже ближе метра к ней и не подходил. А когда Семеныча позвал, то вообще за забором ждал.

– Понятно. А вы Семен Петрович? Наблюдаете только за зданием или территорию тоже обходите?

– Территорию тоже обхожу. Но сегодня я в ночную смену с восьми вышел. Чуть пораньше сегодня пришел где-то в семь тридцать вечера и почти тут же обратно Василий прибежал весь трясется, говорит, что во дворе через несколько зданий труп. Я не поверил, но пошел посмотреть. А потом вернулся, вызвал милицию.

– Хотелось бы тогда поговорить еще с вашим сменщиком. Укажите вот здесь его данные и смены.

– Хорошо. Но вряд ли он чего видал. Мы находимся на другой стороне, да и далеко, забор высокий.

– Ничего, поговорим, разберемся.

Позже, уже сидя дома, он раз за разом прокручивал их образы у себя в голове. И не мог понять, что в них такого? Повторяющийся момент, что-то общее.

Забытье в этот раз было особенно тяжелым и беспокойным. Будто вязкое болото, в которое понемногу погружаешься. Сначала не замечая, а потом уже поздно что-либо предпринимать, трясина уже плотно обхватила тебя, не отпускает и, от лишних движений, лишь еще глубже опускаешься. Так и здесь.

Он шел по коридору, открывая одну дверь за другой, то ли в какой-то заброшенной квартире то ли в доме, непонятно. Сначала, за этими обшарпанными деревяшками с отслоившейся краской, не было ничего кроме мебели, ободранных обоев и мусора. И никаких окон, только стены. Тишина, давящая на уши. Никаких звуков, скрипа половиц или дверей, шорохов, шума труб. Ничего. Открылся очередной проем в комнату. Господи! Сколько же их тут? Этих дверей.

На кровати сидела первая из убитых девушек, брюнетка, судя по оставшимся островкам волос и бровям. Черты лица мелкие, как будто еще не до конца развитые. Он моргнул. И будто запечатлел ее как на фотографии. В следующем помещении другая девушка, вторая, миловидная, похоже, что раньше у нее были шикарные темно-коричневые кудри, в самом низу затылка осталась не срезанная прядь. И вот последняя дверь, в конце длинного коридора. Сегодняшняя жертва, с довольно крупными чертами лица, пухлыми губами. Блондинка, натуральная, брови и ресницы светлые. Голова ее, свесившаяся набок, как и у других, вдруг повернулась. Хоть глаза были закрыты, но было тяжелое ощущение от взгляда, как будто изучающего его, проверяющего, кто вошел сюда. Губы шевельнулись: