Спустя мгновение тяжелая металлическая дверь со встроенной «кормушкой» с противным скрипом закрылась за спиной Александра. Саша невольно вздрогнул: гулкий лязг был подобен первому удару маятника, отсчитывающего первый день новой жизни.
Дыхание перехватило, пульс участился, и Саша на секунду зажмурился — как человек, которому суждено прыгнуть в омут.
Вот сейчас, сейчас… Из глубины подсознания услужливо выплыла кинематографическая картина: запуганные арестанты, кучка блатных со зверскими рожами и главпахан — эдакий Доцент из «Джентльменов удачи», который с леденящим душу криком «Пасть порву, моргалы выколю!» набрасывается на неопытного новичка.
Впрочем, пока основания для беспокойства вроде бы не было.
Темное помещение освещалось тусклыми желтыми лампочками, забранными в тонкие металлические решетки. Воздух казался спертым и тягучим; пахло давно не мытыми телами, нестираными носками, табачным дымом и водочным перегаром.
Камера выглядела заполненной до предела — на всех трехъярусных нарах-шконках лежали люди. Некоторые шконки были завешены жиденькими одеялами, некоторые открыты, но белье, развешанное на веревках, крест-накрест протянутых между нарами, не позволяло определить, сколько же человек отдыхает наверху. Однако было понятно, что арестантов здесь много больше, чем положено, — не менее восьмидесяти.
В углу негромко бубнил телевизор — несколько обитателей хаты, сгрудившись у экрана, следили за футбольным матчем. Двое сидели за столом, увлеченно играя в шахматы. Еще трое резались в самодельные карты — «стиры».
Казалось, никто не обратил на новичка никакого внимания.
Саша простоял у двери долго — минут пять. Он ожидал чего угодно: подставы, какой-нибудь замысловатой провокации — подлянки, вроде тех, о которых рассказывал на «сборке» татуированный обладатель фиксы, но появление первохода вроде бы оставалось незамеченным. И от этого страх захлестывал новичка до краев.
Неожиданно с верхней шконки у окна поднялся паренек небольшого роста, в дорогом спортивном костюме и, словно нехотя подойдя к первоходу, спросил:
— Давно с воли?
— Больше недели, — ответил Саша, внутренне готовясь к какой-нибудь изощренной подставе.
— Зовут-то как?
— Саша. А фамилия моя — Лазарев.
— Московский?
— Ага, в Сокольниках живу.
— Поня-ятно. Впервые на хату заехал? — заметив скованность новичка, собеседник неожиданно подмигнул ему. — Да ладно, не менжуйся. И так видно, что первоход. Давай проходи. — Паренек кивнул в сторону ближней шконки. — Видишь, у нас со спаньем напряженка, тут все в три смены спят. Покемарь тут пока, а завтра посмотрим, что и как.
Всю ночь Саша не сомкнул глаз. «Прописка», о неизбежности которой он с таким ужасом думал на «сборке», отодвигалась до утра. Но хорошо это или плохо, первоход еще не знал.
В шесть утра в камере определилось слабое движение. Из-под «шконок» вылезли какие-то серые, грязные субъекты; не обращая на новичка внимания, они принялись за уборку хаты. Как узнал Саша чуть попозже, это были шныри, или уборщики; камерное местожительство под нарами именовалось почему-то «вокзалом». В половине седьмого большинство обитателей хаты проснулись — правда, некоторые, занимавшие привилегированный угол у зарешеченного окна, продолжали спать. Это были камерные авторитеты, и право занимать шконку единолично было их неотъемлемой привилегией.
В половине седьмого обострившееся за ночь обоняние различило слабый запах пригоревшего масла, и арестанты зашевелились — этот запах был предвестником скорого завтрака. И впрямь к восьми утра на хате появился баландер, кативший впереди себя небольшую тележку с огромными алюминиевыми кастрюлями и аккуратно разложенными буханками хлеба. Утренняя пайка представляла собой кашу из неизвестного ботанике злака и кружку слабо заваренного чая.
Впрочем, большинство арестантов не притронулись к тюремной пайке — семьи, на которые делилась камера, предпочитали завтракать дачками — продуктами, переданными с воли.
Саша недоверчиво ковырялся в каше ложкой и, найдя в комке слипшейся крупы таракана, решительно отодвинул шлюмку, то есть миску, в сторону. Конечно, есть хотелось очень, но естественная брезгливость превозмогла голод.
Тюремные игры
Тюремные игры являются непременным атрибутом практически любого российского учреждения ГУИНа. Официально разрешены только шахматы, шашки и нарды. Однако предметами, используемыми для игр, могут также выступать спички, спичечные коробки, «марочки» (носовые платки), пуговицы, банкноты, монеты, хлебные шарики и даже древесные щепки. На зонах популярны крысиные бои и тараканьи бега. Но ни одна из этих игр не может конкурировать со «стирами» (картами).
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу