Руслан Белов - Муха в розовом алмазе

"И всё это размножается, - горестно вздохнул Иннокентий Александрович, размножается в стороны... В стороны, а не ввысь и глубину. И паутина, сеть всеобщей взаимосвязанности все меньше и меньше становится нужной людям, и она стремительно распадается на ничем не связанные узелки.

И теперь, и никогда в эту сеть, уничтоженную нами сеть, ничего не попадет, и люди никогда ничего не узнают...

Кроме приятной полноты желудка.

Кроме пустоты небытия. Не узнают, и ничего никогда не совершат.

"Человек - это звучит гордо".

Вот с чего началось!!!

Не все, а очередной этап падения. С попытки обмануть себя. Максим Горький чувствовал, знал, что он нехорош. И догадывался, что всегда будет таким. И, чтобы не сгинуть с отчаяния, создал себе кумира, отвлекающего мысль. Он придумал эти четыре слова и дефис.

Нет, человек - это не гордо... Он хочет, чтобы его хвалили, за то, что он - это он. Брюнет, шатен, блондин. Русский, еврей, татарин. Толстый, худой, в самый раз. Удовлетворив основные свои потребности, он начинает хотеть значить. Не достигать, идти, познавать, а именно значить. Стать вожаком. Повелевать. Направлять потоки менее удачливых.

Гуманность... Что это такое? Осознание того, что человек имеет право есть, пить, спать в тепле, развлекаться и размножаться? Да, он должен есть, пить, спать в тепле, развлекаться и размножаться! Но зачем? Гуманность - это жалость. А жалость - это... это гуманность. Человеколюбие, как попытка самосохранения. Самосохранения... Попытка оставить все, как есть. Чтобы завтра был завтрак, обед, ужин и секс. И так во веки веков.

Нет, жизни человеческой нужно оправдание. Постоянное оправдание. Оправдание это - творчество. А творчество - это потребность оставить что-то после себя. Не потомство, которое имеет право пить, есть и размножаться, а что-то. И человечеству нужно оправдание. И человечество должно что-то после себя оставить. Не плевки отжеванной резинки, не использованные презервативы, не пустые консервные банки, даже не Монну Лизу и Тадж-Махал, а нечто больше себя.

Я оставлю. Я сам сделаю эту бомбу... Я сделаю так, что человечество..."

***

- Извините, сударь, вы не подскажете, как пройти к дому академика Бомштейна? - прервал путаные размышления Иннокентия Александровича приятный мужской голос.

- Нет этого дома, сломали только что, - ответил Баклажан, весь напрягшись. Что-то ему подсказывало, что паутина сущего чудесным образом восстановила одну из оборвавшихся связей.

- Да нет, вы ошибаетесь, - сказал голос обнадеживающе. - Дом этот цел, я доподлинно знаю, звонил туда минут пятнадцать назад. Вы, наверное, телевизор вчера смотрели про Поварскую, так там ошибочка вышла.

Баклажан медленно поднял голову, нашел глазами лицо мужчины и опытным взглядом определил, что перед ним стоит потенциальный либо действительный член "Хрупкой вечности". Член стоял и улыбался так, как будто бы только что произнес пароль.

- Я - Баклажан, - отозвался Иннокентий Александрович.

- Муха с вами? - ничуть не удивившись, продолжил обмен паролями мужчина.

- Муха с нами.

- А Полковник?

- Полковник умер во имя.

- Жалко... Он был значимым человеком... Разрешите, однако, представится: меня зовут Красавкин Павел Корнеевич.

- Очень приятно, - механически сказал Баклажан. И повел рукой по правой стороне головы. Ухо было на месте.

- Ну, так пойдемте? К дому переулками надо идти, улицу наши ребята из "Мосводоканала" перерыли.

- А как вы... - хотел поинтересоваться задвинутый в подкорку Чернов почему его приняли за Баклажана.

- Мы предполагали... - загадочно улыбнулся собеседник. - Мы изучили ваше досье, прониклись розовым светом и поняли, что вы вернетесь к нам. Мы знали, что будут взлеты и падения, смерти и воскрешения, и знали, что алмаз будет, в конце концов, доставлен. Вами.

- И Иннокентий Алек... И я знал?

- Не все. Мы решили, что человеку, идущему на дело, не надо знать деталей. И вообще, когда все знаешь, будущее превращается во вчерашний день.

- Понимаю... А наша цель? Мы достигнем своей цели? Мы перейдем на другую ступень?

- Конечно. Все цели рано или поздно достигаются... - ответил Красавкин ласково. - Пойдемте, однако... Нас ждут товарищи. И она.

***

В подъезде дома Михаила Иосифовича Баклажану пришлось показать муху хмурому охраннику в гражданской одежде. После того как тот разрешающе кивнул, Иннокентия Александровича провели в жилые комнаты. Приняв ванну и позавтракав (манная каша, бутерброд с дырчатым сыром, крепкий чай с молоком), он спустился к Бомбе.