Руслан Белов - Муха в розовом алмазе

- А также он тебя учил останавливать сердце и уменьшать температуру тела, - усмехнулся я.

- Да, учил...

- У ближних.

- И у них тоже.

- А ты веревки на расстоянии развязывать умеешь? - кивнул я на свои путы.

- Нет, не умею...

- Жалко... Уходить ведь надо...

- Нога у меня распухла.

- Ну, со свободными руками я ее запросто починю. Если мне не изменяет память, то одна знатная колдунья из деревни Большие Безнадежки для излечения вывиха голеностопа правой ноги рекомендовала взять одну унцию мышиного помета, растереть его с полуночным молоком стельной коровы и на рассвете всем этим обильно смазать голову...

- Шутишь...

- А что мне остается делать? - вздохнул я, и тут же напрягся: со стороны перевала Арху послышалось отчетливое тарахтение вертолета. Через минуту мы увидели его над Хаттатагулем - он летел на Кумарх.

Синичкина привстала.

- Ты думаешь, это за нами?

- А за кем же еще? Вчера они видели нас в Шахмансае. С винтовками и автоматами. Хорошо, что древняк обвалился...

- Обвалился? - обрадовалась Синичкина.

- Ага. Наглухо. Оползень. К следующему лету и не найдешь - заплывет все.

- Это хорошо... А где вертолет может сесть?

- Либо внизу у кишлака Кумарх, либо наверху на площадке, где лагерь наш базовый стоял...

- А почему лагерь наверху стоял? - что-то обдумывая, механически спросила Анастасия.

- В первые год разведки он был в долине. Но там высота всего два семьсот и высокогорных начальству платили всего 30 процентов. И оно из-за этого поселок старый срыло и новый лагерь поставило повыше, на высоту три тысячи, чтобы, значит, 40 процентов получать...

- Чудно... Давай, что ли, развяжу, - сжалилась Синичкина и полезла из спального мешка.

Без веревок, стягивавших руки и ноги, жизнь, невзирая на тарахтение прилетевшего по нашу душу вертолета, показалась мне прекрасной и удивительной.

- Придется нам тут посидеть, пока все успокоится, - сказал я, располагаясь удобнее. - Поболтаем да вечера и уйдем горными тропами.

Анастасия не ответила, увлекшись рассмотрением личика в карманное зеркальце, и я спросил:

- Баклажана ты в древняк забросила?

- Почти.

- Как это почти?

- Он меня увидел и оступился.

- Не верю! Чтобы он кого-то испугался?

- Он меня увидел уже после того, как я его сзади по голове камнем треснула.

- А граната? У него же граната без чеки в руках была?

- Была. Но не взорвалась... Отсырела, наверное, под землей. Ну и воля у него к жизни была! Я его спихнула в древняк, а он за корень зацепился. Мертвый уже. Несколько минут висел, пока не упал.

- А моих криков ты не слышала? - спросил я, сжавшись от обиды.

- Слышала... - внимательно посмотрела Синичкина в мои повлажневшие глаза. - Но ты ведь не меня, ты Сергея Кивелиди звал. Давай, что ли завтракать? У меня галеты есть и вода во фляжке.

Девушка выглядела весьма непосредственно. "Примерно так, - усмехнулся я, - как выглядят счастливые женщины на первом своем медовом месяце. Халатик бы легкий еще на нее накинуть, да в руки ковшик с овсяной кашкой, нет, сковородочку с омлетом..."

- Завтракать? Давай. А потом ты мне все о себе расскажешь, ладно?

- Могу прямо сейчас начать, если хочешь, - ответила Анастасия, доставая из рюкзака пачку печения "Юбилейное", малиновый джем в маленькой баночке, армейскую фляжку в брезентовом чехле (ее дал нам Сережка Кивелиди, черт бы его подрал) и... нож Саддама Хусейна.

Решив не замечать последний (слишком о многом он напоминал), я принялся за галеты. Синичкина, понаблюдав за мной со снисходительной улыбкой, начала рассказывать:

- Как ты, наверное, догадываешься, похоронил меня Баклажан живой и здоровой. Очнулась я через час, или около того, насквозь холодная, пришла кое-как в себя, вылезла из могилы, поднялась на водораздельчик и стала за ним, точнее, за вами наблюдать.

- Наблюдать, как он надо мной измывается...

- Да. Когда он тебя в древняк сбросил, я уже рядом с ямой была, а ударить его камнем по темечку, было, как говорится, делом техники...

- Да, уж, сзади бить ты умеешь.

- Яму взорвать у меня не получилось... - продолжила Синичкина, окинув меня недоуменным взглядом ("Когда это я била тебя сзади?"). - Изнемогла я рядом с ней, как-то по особенному изнемогла. Все мускулы растворились, все косточки, и сон на меня нашел, светлый, тихий такой и очень спокойный... И в этом сне я рюкзак свой где-то отыскала и вниз куда-то спустилась, по дороге потом шла... Шла, как будто послал меня кто-то всемогущий. Шла, шла, пока в этой пещере не очутилась. Залезла и сразу заснула. И во сне захотелось мне камешками поиграть. Нет, не погадать, на это у меня даже во сне сил было, да и без побоев это вряд ли получилось бы, а просто в руках подержать. Я проснулась, во сне проснулась, зажгла свечу, вынула узелок, высыпала алмазы, двадцать одну штуку - тринадцать одного размера, восемь чуть побольше - и стала из них узоры складывать, вот, на этом плоском камне. Складывала, складывала, а потом вдруг решила куб из двенадцати одинаковых камней сложить. И, знаешь, чудеса пошли - алмазы друг на друга, как приклеенные ложились. И смотрю я на этот куб из двенадцати алмазов, тринадцатый, такой же, в руке держу, не знаю, ставить его сверху или не ставить - боязно как-то стало. Но рука сама поставила. О господи, ты не представляешь, что произошло! Этот куб вспыхнул алым пламенем, знаешь, таким, что скала эта теплой стала, как живая плоть, а воздух озоном запах... А я... Знаешь, какая я была! Вся хворь из меня ушла, в том числе и будущие хвори, я как бы распространилась по всей Вселенной, все для меня стало предельно простым. Спроси меня в этот момент о чем угодно, я все бы рассказала и о прошлом, и о будущем. Я все знала, все, и поэтому вопросов у меня совсем никаких не было...