Александра Олайва - Последняя

В коридоре появляется Бреннан. Он рассматривает свадебный коллаж. Мне вдруг становится интересно, может ли он узнать на снимках меня: с завитыми волосами, с макияжем, в чистом сливочно-белом платье с открытыми плечами, усыпанном кристаллами Сваровски. Я открываю книгу на мужских именах на Б. Бреннан. У этого имени ирландское происхождение, как я и думала, а вот значение оказывается неожиданным. «Тень, – написано в книге. – Печаль. Слеза».

Мой смех похож на гром преодоленного звукового барьера.

Паренек поворачивается ко мне.

– Чего? – спрашивает он.

Я закрываю книгу и обвожу взглядом комнату, надеясь на подсказку. Однако я вижу только нашу жизнь – брошенную. Я отношу книгу к стеллажу у задней стены и ставлю между «Готовим на двоих» и «1984». Когда мы только переехали, то просто распаковали книги и поставили как попало, пообещав себе привести все в систему, когда обживемся. Последняя коробка была распакована уже через месяц, но к этому времени мы уже привыкли устраивать охоту за книгой, которую захотелось почитать. Мы сделали вид, что это – игра, которую мы сами придумали.

– Я иду наверх, – объявляю я.

Паренек отходит в сторону.

«Третья ступенька перед площадкой заскрипит», – думаю я.

Третья ступенька перед площадкой скрипит.

Коридор на втором этаже длинный и узкий, в нем по две двери с каждой стороны. Справа – ванная и наша спальня. Слева – комната для гостей и домашний тренажерный зал, который планировалось превратить в детскую. Мы собирались перенести тренажеры в подвал, когда придет время. Беговая дорожка, коврики для йоги и разномастные гантели, за которые мы никогда не брались. Подвал – это сырая пещера, но мы его приведем в порядок. Так мы себе обещали.

Дверь ванной открыта. Я заглядываю в нее. Я привыкла видеть ее без очков или контактных линз. Наша занавеска для ванны с антарктической сценкой сдвинута в сторону, но я и так знаю, где какой мультяшный пингвин. Фран застыла на ходу, а Горацио и Элвис отдыхают у себя на айсберге.

Дверь гостевой комнаты закрыта, пряча вещи моих родителей. Дверь в тренажерную, нашу несостоявшуюся детскую, тоже закрыта.

А вот дверь нашей спальни открыта. Я это увидела сразу, как поднялась по лестнице, а теперь до нее всего четыре шага, я уже вижу часть комнаты. Наш длинный туалетный столик, двери встроенного шкафа… Я не вижу нашей кровати или входа в ванную. Они справа от двери, скрыты стеной.

Голова у меня кружится, виски давит.

«Не надо было сюда приходить».

Мне больше некуда было идти.

Я ощущаю присутствие паренька: он близко. Упираюсь левой рукой в стену, прижимая окровавленные пальцы к уродливым желтым обоям в цветочек: еще одно, что мы хотели переделать и никогда уже не переделаем. Молюсь, чтобы я ошиблась. Чтобы он оказался там: ждал меня с букетом разномастных цветов. Он всегда покупал смесь ароматных цветов. В смешанных букетах всегда бывает лилия – по крайней мере в хороших букетах. Я думаю о том, как чудесно будет пахнуть этот букет. Если только он не попросил флористку собрать букет только из лилий. Лилий с оранжевой пыльцой на длинных тычинках. Они красиво выглядят, но пахнут отвратительно и так и норовят испачкать мне пальцы.

Наверное, именно этот запах я и чувствую с тех пор, как поднялась по лестнице. Пыльцу лилий. Может, вся комната полна лилий, и вонь их гнилой пыльцы наполняет воздух, плывет навстречу мне по коридору.

– Лилии, – говорю я громко. – Это лилии.

Только пыльца лилий пахнет не так.

– Майя? – окликает меня паренек.

– Не могу, – говорю я.

Я не могу идти обратно. Я не могу идти дальше. Я не могу стоять здесь вечно.

– Я войду, – говорит он.

Я поднимаю отекшую руку, чтобы его остановить, но он и не шевельнулся.

Мне приходится мобилизовать все мои силы, чтобы поднять ногу.

Узнаю наше коричневое с золотым одеяло. Кровать смята, одеяло бугрится на дальней стороне. На моей стороне.

Вот мое наказание. За обрыв, за домик. За то, что вообще уехала из дома.

Череп у меня сжимается. Скальп сжимается еще быстрее. Я чувствую, как у меня внутри глазниц нарастает давление.

Малыш. Наш малыш. Маленький мальчик с голубыми глазами. Я оставила его, плачущего. Я должна была бы знать. Пальчики у него были такие пухленькие и цепкие, и я его там оставила, а ты здесь, мертвый, и я даже не знаю, сколько времени прошло, потому что отправилась поиграть.

Мы и познакомились за игрой «Вопросы и пари», и в последнем раунде ты поставил все на мой ответ: 1866. Я ошиблась на год: ты потерял все, и я тоже. Через три года твой шафер оформил эту историю взаимного проигрыша как историю общего выигрыша в виде тоста, заставившего нас смеяться до слез. Потом мы еще гадали: много ли найдется свадеб, на которых упоминали бы о политических убийствах? [12] Имеется в виду убийство Авраама Линкольна в 1865 году.