Мария Спасская - Мистическое кольцо символистов

Закрыв лицо ладошками, Алеша закричал от страха и боли, собака же, не обращая внимания на крики, молча рвала зубами детскую плоть.

В первый момент Лев обрадовался, что его затея удалась. Но в следующее мгновение, спохватившись, уже бежал к месту трагедии, чтобы забрать явственно указывающую на него улику. А когда приблизился к сплетенному из детского и собачьего тела клубку, увидел, что к ним уже спешат со всех сторон.

Торопливо спрятав в ранец башлык, Лев, окруженный зеваками, отогнал собаку, подхватил истерзанное тельце Алеши на руки и, продираясь сквозь толпу, понес в бельэтаж, слыша надсадный собачий вой и краем глаза отмечая, что швейцар ломом молотит Валета по голове.

Он позвонил в квартиру, прошел мимо застывшей в дверях прислуги, внес еле живого Алешу в роскошную гостиную, положил на атласный пузатый диван, и вот тогда Ада Константиновна порывисто прижала пальцы к губам и взглянула на Льва с безграничным ужасом, искупающим все пережитые унижения и обиды.

Когда Лев уходил, благотворительница сунула ему в руку десятирублевку, и Лев еще долго после отъезда Устиновых хранил окровавленную бумажку в папиросной коробке и отдал только тогда, когда выяснилось, что не на что хоронить мать.

Мать умерла через год после этого происшествия.

С отъездом Устиновых все изменилось. Отцовских денег не хватало на отдельное жилье, и пришлось вернуться к деду, в квартирку за лавкой. Не выдержав склочной жадности Захара Акимовича, матушка снова захворала, на этот раз смертельно.

После ее смерти отец опустился, много пил, и Семена Захаровича с позором выгнали из гимназии. Вскоре отец допился до того, что замерз в сугробе.

Лев часто размышлял, как относиться к случившемуся. В сложившейся ситуации зло и добро были увязаны так тесно, что отличить одно от другого было невозможно. С одной стороны, после решительных действий Льва родители умерли – это, несомненно, было зло. Зато прекратилось унижение подачками. Кроме того, поселившись у деда и сумев добиться расположения старика, Лев смог прочитать все те редкие и удивительные книги, которыми старый букинист так сильно дорожил.

А еще Лев познакомился с собирателями редкостей, приходившими к Захару Акимовичу в лавку. Разжившись редкой книгой, дед и сам частенько наведывался к друзьям-библиофилам похвастаться, и для надежности – чтобы лихие люди не ограбили в пути – брал с собой подросшего внука. Чаще всего старик отправлялся к большому оригиналу Танееву, знатоку Сен-Симона и Луи Блана, некогда шокировавшему Москву левыми высказываниями и радостным ожиданием, когда же мужики придут рубить господам головы. В его поместье в Демьянове – в огромном, нетопленом доме, имелась ценнейшая библиотека.

Великолепна была коллекция гравюр, посвященных Французской революции, но особую ценность представляло собрание редких изданий малых серий. Как только где-нибудь выходило издание в нескольких экземплярах, Танеев не успокаивался, пока из Берлина, Парижа, Лондона или Вены не получал своего экземпляра. Книжные магазины Готье, Ланг и Кнебель работали на Танеева. И поэтому дом в Демьянове постоянно перестраивался, чтобы с максимальным удобством разместить несметные тысячи книг. Часто старик Танеев не мог справиться со своими книжными богатствами, и тогда на помощь ему приходили друзья-книголюбы. Приходили не одни, приводили с собой детей и внуков. Там, в усадьбе Танеева, Лев впервые увидел Анну, дочь адвоката Рудольфа Минцлова.

Дед Анны Рудольфовны служил в императорской публичной библиотеке и создал средневековую книжную келью «кабинет инкунабул», также известную под названием «комнаты Фауста».

В доме у Минцловых была обширнейшая оккультная библиотека, что, учитывая более чем тридцатилетние изыскания старика Минцлова в этой области, было совсем не удивительно. Анна Рудольфовна, тогда еще довольно молодая, но уже некрасивая, рыхлая и невероятно загадочная в своих высказываниях, объездила мир, посетила Египет, Алжир, Тунис, остров Крит и Сицилию, а также, если верить ее рассказам, была на короткой ноге со всеми видными оккультистами обоих полушарий.

Среди знакомых из усадьбы Танеева она особо выделяла истеричного балованного сына профессора Бугаева, также приходившего помогать вместе с отцом.

Боря Бугаев писал стихи, стихи странные, со смыслом настолько туманным, что, кажется, его и вовсе не было, но Анне Рудольфовне стихи эти казались чуть ли не высшим откровением. Минцлова говорила, что это символизм и что за символизмом будущее. Что это выход за пределы собственной судьбы, воспоминания о том, чего ты никогда не видел. Говорила, прикрыв глаза и понизив голос – как и все, что она произносила, и это придавало ее словам видимость пророчества.