Людмила Горелик - Взлетающий Демон Врубеля

И гостей, и самого Врубеля этот неожиданный образ очень веселил.

А Киту? Ее реакция превзошла все ожидания! Войдя в гостиную и увидев за господским столом непринужденно пирующую компанию слуг, Киту остолбенела – застыла, потеряв дар речи. На ее лице последовательно отразились вначале удивление, потом растерянность, после возмущение… Минуты две она не понимала, что это розыгрыш. Возможно, не поняла бы и дольше, но кто-то из гостей не выдержал и прыснул от сдерживаемого смеха. После этого начался общий дружный хохот.

Да, в первые дни по приезде Михаил Александрович был весел. Княгиня радовалась, что сумела отвлечь его от грустных дум, от болезни. Потом, правда, он вновь погрустнел, стал уединяться. Тенишеву это беспокоило, она не понимала, что с ним происходит. Как бы не возвратилась давешняя хандра! Однако случившийся вскоре совершенно неожиданно разговор многое ей прояснил в душе художника и отчасти успокоил.

Однажды в жаркий июльский полдень Мария Клавдиевна сидела в беседке с Александрой Николаевной Зыбиной – сестрой князя Тенишева, отдыхавшей в это лето в Талашкине. Беседка, окруженная огромными цветущими липами, давала хорошую тень. Воздух благоухал липой. Женщины, укрывшись от жары, расслабились, переговаривались лениво. Разговор шел почти ни о чем, перескакивали с темы на тему – о породах собак, о петербургском балете… Было хорошо, но скучновато, и Тенишева окликнула проходившего мимо Михаила Александровича. Врубель присоединился к дамам. Как и ожидалось, в присутствии художника беседа стала более содержательной и быстро перешла на живопись.

– Я не понимаю вашей страсти писать «Демонов», – сказала Александра Николаевна не без кокетства. – «Демон сидящий», «Демон летящий»… Зачем так много рисовать этого злобного духа? Чем он вас привлек?

– Он не злобный… – ответил Врубель задумчиво. – Страдающий, да. Страдание – не злоба.

– Но ведь это… это дьявол? – настаивала Зыбина.

– Нет! – быстро возразил Врубель. – Это не дьявол. Это один из нас. Только очень сильно страдающий, не верящий в добро. Он… разочаровался. Он не верит больше ни в красоту, ни в гармонию, ни… в Бога.

– И вы сочувствуете ему? – спросила Тенишева.

– Я его понимаю! – вскинул голову художник. – Посмотрите вокруг! В нашей жизни нет любви. Люди не любят друг друга. Довериться другому – значит погубить себя. В человеческом мире нет гармонии. Нет добра. Нет любви. Одно фарисейство вокруг. Как можно быть счастливым, если большинство окружающих страдают! Посмотрите на простых людей – их много, и все они бедны. Можно ли говорить о гармонии, если часть населения лишена возможности получать вдоволь еды?! Если другая часть людей заботится лишь о собственном обогащении, наплевав на чужие интересы?! Мир не гармоничен! Он устроен плохо.

– Я не могу согласиться с вами, – горячо возразила Мария Клавдиевна. – В нашей жизни много злобы, но есть и добро. Есть любовь. А значит, возможна вера. Это Бог побуждает нас делать добро, украшать жизнь. Он хочет научить нас самих гармонизировать жизнь вокруг себя, улучшать ее. Для этого надо трудиться не только ради собственной выгоды, но для всеобщей гармонии. И такое делается! Посмотрите хотя бы у нас в Талашкине… Разве мы не любим друг друга? Что касается крестьян – в Талашкине нет голодных! Мы с Киту все сделали для этого!

– Мария Клавдиевна, мой демон писался не в вашем имении. – Художник не шутил, его лицо было очень серьезно. – За две недели, что я здесь, я почти поверил в гармонию. Да-да, я поверил, что она возможна! Вы знаете, я задумал картину… Я надеюсь написать ее здесь, в Талашкине! Я хочу написать демона, поверившего в возможность обновления, в гармоничный Божий мир. Возвращающегося к Богу. Картина будет называться «Демон взлетающий».

Они беседовали очень откровенно. Впрочем, Александра Николаевна и Мария Клавдиевна больше слушали, чем говорили. Михаил Александрович, напротив, говорил горячо, взволнованно. Он рассказал, что замысел «обновленного Демона» связан с нынешним его состоянием – с тем обновлением, которое он почувствовал вскоре после приезда в Талашкино. Марии Клавдиевне последнее было особенно приятно – она-то всегда знала, что Талашкино возрождает! Здесь художник поверил, что обновление еще возможно, что его творческая жизнь не закончилась, в нем вновь возникло желание творить.

– А ведь перед этим я уже разуверился в себе! – воскликнул он. – Здесь я вновь поверил в свой талант.