Леонид Залата - Волчьи ягоды

Юля умолкла, словно выжидая, что скажет Гринько, но тот все молчал, и она заговорила снова:

- Я думала, вы заметите, что кладовщицей тоже надо кому-то работать. Это правда. А только не таким, как я или Нина. В юные годы на первом плане мечты. О чем-то таком, что и сам толком не поймешь. А уйдут такие мечты можно и кладовщицей. Работа как работа... Славик возвратился, и мы иногда встречались. Как друзья. По крайней мере он так думал, а что думала я, не знаю... Однажды мы шли по Чапаевской в парк на танцы. А тут откуда ни возьмись - Нина... Как я потом казнилась! Больше всего меня угнетало, что я сама их познакомила. Смешно?

- Нисколько, - заверил Гринько.

Юля молчала. Было похоже, что она перебирает в памяти давние события, может, вспоминает подробности - слова и взгляды, которым когда-то не было придано надлежащего значения. Мы любим копаться в прошлом, но даже если искать там радости - напрасное занятие. Наверное, потому, что его не вернешь. Время необратимо, а вместе с ним все, что оно унесло с собой.

- Я тут задержусь, - сказал Гринько. - А вы идите. Если что-то вспомните - вот мой телефон.

Юля послушно положила бумажку в сумочку, стала прихорашиваться, заглядывая в круглое крохотное зеркальце, и поднялась.

- Знаете, я раньше думала, что в милиции... Спасибо вам, товарищ...

- Гринько, - подсказал он.

- Вы очень вежливый человек. Вот и фамилия у вас, как у известного киноартиста. Правда, внешне вы не похожи. - Юля вымученно улыбнулась. - Вы о Нине ничего плохого не думайте. Она честная, слышите? Она всегда была такая честная...

Юля снова всхлипнула и, круто повернувшись, почти побежала вдоль аллеи.

Гринько машинально, как всегда в тех случаях, когда ему хотелось сосредоточиться, вынул из кармана ивовую палочку и перочинный нож.

2

Был полдень. Кисейные шторы прикрывали окно в кабинете Журавко. На столе дребезжал вентилятор.

Начальник райотдела размеренным шагом ходил по комнате, в моложавых глазах поблескивали гневные искорки.

- Завтра депутат Журавко отчитывается перед избирателями, - говорил он, и в голосе его прорывалось раздражение. - Где бы вы думали? На трикотажной фабрике. Что я скажу людям, если меня спросят о смерти Сосновской? Что расследование топчется на месте? Нечего будет ответить ни депутату Журавко, ни полковнику милиции Журавко. Позор!

Ремез прокашлялся.

- А если перенести отчет на более поздний срок, товарищ полковник? На неделю, на две...

- Блестящая идея! Это же самое, слово в слово, я предложил председателю райисполкома Лубенцу. Хотите знать его ответ? "Где гарантия, - сказал он, что через неделю сотрудники вашего угрозыска распутают это дело?"

- Ну, знаете... - заерзал на стуле Очеретный.

- Лубенец вспомнил и о краже телевизора прямо из кабинета председателя областного комитета ДОСААФ. С тех пор, говорит, не две недели прошло, а два года.

- Ну и память! - удивился Гринько.

- Этим делом занимался сам Панин, - не без ехидства подбросил Очеретный.

Полковник нахмурился.

- Люди не знают Панина, Журавко, Очеретного. Они знают милицию. И хотят верить, что ей под силу раскрыть любое преступление. Однако мы собрались сюда не для дискуссии. Прошу!

- Разрешите? - Очеретный потянулся к столу начальника, где стояла мраморная пепельница. - Видимо, произошло самоубийство. Куманько - а квалификация его общеизвестна - засвидетельствовал отсутствие каких-либо признаков насилия. Смерть наступила в результате удушья со всеми характерными изменениями в организме.

- Значит - самоубийство?

Очеретный развел руками.

- Еще недавно вы были уверены, что это преступление, и подозревали звукорежиссера...

- Яроша.

- Именно так, Яроша. Ванжа не возвратился?

- Жду завтра. А что касается Яроша... Разрабатывалась и такая версия. До сих пор неизвестно, где он был в ту ночь, когда покончила с собой Сосновская. Родители утверждают - ездил на ночную запись. Однако пленка не найдена. А тут еще показания Квача, я вам докладывал. Согласитесь, что это давало основания... Я и сейчас не снял бы с Яроша подозрения в причастности. Определенными действиями или поведением человека можно довести до самоубийства. Особенно девушку.

Полковник в задумчивости пожевал губами.

- А вы что скажете, Ремез?

Краснощекий Ремез поднялся и спокойно заговорил:

- Прежде всего, Сергей Антонович, я не хочу быть таким категоричным. Ремез посмотрел искоса на Очеретного. - В конце концов, Куманько констатирует лишь физическую, так сказать, причину смерти и отсутствие признаков насилия. Ни один судебно-медицинский эксперт не позволит себе в официальном выводе утверждать - самоубийство. Это не его забота.