Игорь Заседа - Бой за рингом

- Жгучим брюнетом, любителем крепких сигарет, лет 30.

- Тут вы, как говорится, попали пальцем в небо! - воспрянул духом мой визави. - Возраст только почти угадали - мне недавно стукнуло двадцать восемь. Что же до остального - никогда не курил и не курю, впрочем, и не пью. Я - боксер. Профи, профессионал по-вашему.

- Откуда вы знаете меня? - спросил я, разом прерывая "светскую беседу". Ибо, согласитесь, когда за тридевять земель, в далекой и малознакомой стране под названием Канада, о которой тебе достоверно известно лишь, что она на втором месте после СССР по занимаемой территории и что здесь пустило корни не одно поколение земляков-украинцев, разными ветрами унесенных с родных хуторов, так вот, когда здесь вас будят среди ночи, вытаскивают из постели и предлагают встретиться с незнакомым человеком, невольно будешь вести себя настороженно.

- Вас зовут Олег Романько. Больше того, в книжонке, выпущенной издательством "Смолоскип", есть ваша спортивная биография, что является определенной гордостью для вас. В такие списки попадают лишь уважаемые и чтимые среди украинцев люди...

- Вы украинец? - искренне удивился я.

- Разрешите представиться - Джон Микитюк. Но не переходите на украинский язык - я его не знаю. Родители бежали, если можно так выразиться, из-под Львова вместе с теми, кто улепетывал с немцами в сорок четвертом. Чем они там напугали советскую власть или чем она их настращала, не скажу: о тех далеких временах у нас в семье не принято было теревени разводить. Но все, что касается родной земли, и по сей день остается святым. Вы, естественно, спросите: как же так - святое, а язык утрачен, забыт? Объяснение самое что ни на есть простое и банальное: работая тяжко, кровью и потом добывая на чужбине каждый доллар, предки мои задались целью дать мне более достойную жизнь. Потому-то дерзнули сотворить из меня чистейшего англосакса и учили одному английскому. При мне даже разговаривать на нашем родном языке себе не позволяли. Парадокс!

- Случается, - сказал я равнодушно, по-прежнему сомневаясь, как следует себя вести с этим неведомо откуда свалившимся на меня "землячком". То, что он не знал языка, еще ни о чем не говорило - сколько раз доводилось сталкиваться тут, в Канаде, да и в США, и в ФРГ с украинцами, слова произносившими по-английски. Как ни странно, это обстоятельство не мешало им быть воинствующими националистами. Смешно, право же, националист, не говорящий на "ридний мови". Но в наш дисплейный век язык, увы, становится скорее способом программирования разных ЭВМ, чем корнем, питающим нашу честь, гордость, уверенность в будущем...

- Но если вы думаете, что я имею какое-то отношение к тем, кто размахивает по делу и без дела лозунгами вроде "Свободу Украине!", то спешу отмежеваться от них. Нет, я никакой не приверженец советской власти и коммунизма. Если откровенно, вообще мало что в этом смыслю - в местных газетах, да и по телеку многого о вас не узнаешь, а расхожая брань давно приелась. Но однажды я проснулся среди ночи и сказал себе: "Джон, хоть ты и не понимаешь ни слова по-украински, но твоя прародина там, где похоронены деды и прадеды. И ты больше не сможешь отмахиваться от нее. Потому что она - в твоем сердце.

- Похвально. Но мы зашли слишком далеко в биографические дебри, прервал я своего собеседника. - Вы пока не сказали ничего о главном, ради чего мы тут и торчим...

- Вы правы, Олег Романько... Мы действительно торчим у всех на виду... Присядем где-нибудь в уголке. - Джон Микитюк быстро, уверенным взглядом аборигена-завсегдатая окинул вестибюль, взял меня под локоть пальцы у него были стальные, я почувствовал их, хотя он и увлек меня за собой осторожно, вежливо, чтоб я - не дай бой - не решил, что меня волокут.

Мы очутились в дальнем углу за закрытым по причине столь позднего времени киоском с сувенирами. Сели в мягкий, глубокий диван и провалились почти до самого пола, даже ноги пришлось вытянуть - хорошо, что тут никто не ходил.

- Кофе? Виски?

- Ни того, ни другого. Мне завтра чуть свет уезжать.

- Вы уезжаете? - В голосе Джона Микитюка прорвалось огорчение.

- Да, в Лейк-Плэсид, на состязания по фигурному катанию. Итак, что вы знаете о деле Виктора Добротвора?

- Во-первых, Виктор - мой друг. - Джон Микитюк взглянул на меня, словно проверяя, какое это произвело впечатление. Я и бровью не повел, хотя это было для меня полной неожиданностью: мне нужны были доказательства, а не заявления.

Убедившись, что я остался холоден, он продолжал: