Рут Ренделл - Эксгумация юности

— Благословенна невеста, на которую падает луч солнца…

Алан сомневался, что вздрогнул бы при этих словах полгода назад. А сейчас он вздрогнул. Мог ли он представить, что Фрея удостоит его таким взглядом? Она стояла в белом кружевном платье, с огромным букетом белых роз в левой руке, а ее глаза вдруг сузились, замерли на нем всего на несколько секунд и осуждающе сверкнули. Или, может быть, ему показалось? Выйдя в сад, Розмари разыскала Джудит, Фенеллу с мужем и направилась к ним. Было бы лучше подойти к незнакомым людям и представиться, но Алан знал, что Розмари так никогда не сделает. Он подумал — или, возможно, ему вновь показалось, — что и другая его внучка бросила на него взгляд, который, с одной стороны, нельзя назвать враждебным, но, с другой, в нем сквозило некое порицание, свойственное матери, недовольной своим непослушным ребенком. У Джудит на лице была ироническая улыбка, наполовину скрываемая широкими полями дамской шляпки. Он наклонил голову под шляпой, чтобы поцеловать ее, и вдруг понял: они все знают. «Моя дочь и мои внучки знают. Так же, как и Элен Бэчелор…»

Тучи над его головой сгущались. Алан почувствовал настоящий страх. Не за себя, а за Розмари — за то, что она может сделать. То, что, вероятно, он не мог предусмотреть. Он понимал, что невозможно представить, как среагирует женщина, как бы хорошо и долго он ее ни знал, когда столкнется с ситуацией, совершенно чуждой для нее, выходящей за рамки ее образа жизни и всех, кого она знает. Это могут быть слезы вперемешку с криком, громкими угрозами и — не дай бог! — озвученным намерением совершить самоубийство.

— О чем задумались? — весело приветствовала всех Розмари. К ней только что подошла какая-то женщина, которую представила Фенелла, и похвалила ее красивый костюм.

Алан промолчал. Что он мог сказать? Конечно, это неправда. Еще одно представление — на этот раз Фенелла познакомила их с мужем женщины:

— Бабушка, дедушка, я не думаю, что вы знаете сэра Уильяма Джонсона. Это мой крестный отец.

Разве они с Розмари присутствовали при крещении Фенеллы — тридцать пять лет назад? Он совершенно не помнил ни этого события, ни того, чтобы кто-нибудь потом рассказывал о высоком и стройном мужчине в визитке с цветком гардении в петлице. На голове у него красовалась копна аккуратно подстриженных, слегка вьющихся и абсолютно седых волос. В этом человеке было нечто такое, что, как любила повторять Розмари, наводит на какую-то мысль. Он попытался напрячь память и вспомнить, но слабый проблеск уже безвозвратно исчез. Ясно было лишь то, что сэр Уильям (которого Фенелла теперь называла «дядей Биллом») — примерно того же возраста, что и он сам.

Алан уже много лет не был ни на чьей свадьбе. Наверное, свадьба Фенеллы была в этом смысле последней. Церемония проходила в церкви, обряд был ему незнаком и наверняка проводился по Книге молитв альтернативной службы. [21] В 1980 г. англиканская церковь выпустила новый молитвенник для «альтернативных форм богослужения». Несмотря на то что ему это все не было особенно интересно, Розмари назвала обряд «пародией». Не удержавшись, она так ему и прошептала. Когда песнопения были закончены и было прочитано последнее стихотворение, специально написанное кем-то из родственников, Алан ощутил немалое облегчение.

Вскоре последовал обед, не в стиле самообслуживания, а в виде нескольких блюд — фаршированных кабачков, пасты, жареных креветок и шотландской куропатки, — которые подавали на столики, рассчитанные на четырех гостей. Алан почувствовал себя в тисках мрачного уныния. Он знал, что подвержен такому состоянию, но уже успел позабыть о нем после воссоединения с Дафни. Это уныние охватило его вместе со страшным ощущением того, что он никогда больше не увидит ее снова, что все его родственники на этой свадьбе, его сын, дочь, внучки и их мужья, отвернутся от него и сплотятся вокруг Розмари, заклеймят его позором и разрушат их счастье с Дафни.

Их соседями по столику стали сэр Уильям и леди Джонсон, и так их рассадила скорее всего Фрея, потому что все четверо были примерно одного возраста. Алан вновь чувствовал, что откуда-то знает Уильяма Джонсона, хотя его глубокий медленный голос был все-таки ему незнаком. Леди Джонсон выглядела моложе своего мужа. Та, которую он называл Амандой, была худой блондинкой. На ней было очень красивое платье почти такого же цвета, как и костюм Розмари, однако даже Алан, не слишком искушенный в женских нарядах, мог догадаться, что оно явно куплено в одном из парижских бутиков. Ее маленькая шляпка, по его мнению, представляла собой мудрый выбор для такого рода сборищ, где каждый крупный «игрок» становился предметом широкого обсуждения. Он с грустью осознал, что начал уже сравнивать Розмари с другими женщинами, большинство которых ему казались более привлекательными и более изысканно одетыми, чем она. Эта неприятная задумчивость была прервана сэром Уильямом, который сказал: