— Вы видите, я от вас ничего не скрываю. Не буду скрывать и того, что на лобовом стекле ваших «Жигулей» эксперты обнаружили отпечатки пальцев сбитого человека.
…Когда на следующее утро сотрудники милиции во главе с Корниловым подъехали к дому Осокина, тот уже ждал их у подъезда. Погода была хмурая, с залива дул сильный ветер. То и дело начинал накрапывать дождь. Борис Дмитриевич был в плаще с высоко поднятым воротником. Выглядел он усталым и невыспавшимся.
Выходя из кабины, Корнилов машинально поднял голову и посмотрел на окна четвертого этажа. В двух окнах рядом виднелись женские фигуры. Игорь Васильевич успел заметить, что одна из них совсем тоненькая, с пышной копной волос на голове. «Наверное, дочь, — подумал полковник. — А рядом — жена. Вот для кого трагедия».
Борис Дмитриевич сел за руль «Жигулей». Корнилов расположился рядом, а Коршунов и Лебедев — сзади.
— Поехали прямо к дому вашего друга, махнул рукой полковник и, обернувшись к Коршунову сказал: — И хронометраж оттуда начнем.
Город был еще пустой. Редкие машины, одинокие пешеходы. До Лахты они доехали за полчаса. Осокин вел машину хорошо — спокойно, без рывков, чувствовалось, что он опытный водитель. Но, проехав Ольгино, он вдруг притормозил и, съехав на обочину, остановил машину.
— Нет, — сказал он совсем тихо. Сказал скорее самому себе, а не спутникам. — Дальше я не поеду. Моя дочь права. Лучше пройти через все это и остаться самим собой.
«Вот так, — ревниво подумал Корнилов. — Не я, а дочь нашла к нему верный подход. — И сам себя успокоил: — Ну и прекрасно! Мы тоже не зря поработали. Через два часа ему бы все равно пришлось признаться. Но только что с его признания? Трупа-то нет!»
— Давайте немного отдохнем, — попросил Осокин, повернув бледное лицо к Корнилову.
Полковник кивнул. Он чувствовал, что Борис Дмитриевич вот-вот разрыдается.
Коршунов и Лебедев остались в машине, а Корнилов с Осокиным перебрались через канаву и пошли по мягкой лесной тропинке. Уже лежали на темно-зеленом мху первые желтые листья. Ветер раскачивал верхушки сосен, наносил полосами мельчайшие, словно пыль, капли дождя.
Осокин шагал молча, ссутулившись.
— Не промокнем? — спросил Корнилов.
— А? — словно очнулся от забытья Борис Дмитриевич.
— Не промокнем? — повторил Корнилов.
Осокин провел рукой по мокрому лбу и виновато улыбнулся.
— Я иду и думаю про тот случай… Про удочку.
Корнилов протестующе поднял руку, но Борис Дмитриевич сказал:
— Не останавливайте меня. Я понимаю, это глупо вспоминать о том случае, когда тебе угрожает тюрьма, но не могу не думать. Бумажку с вашим адресом я потерял. Но адрес-то помнил. И сейчас помню. И все время собирался приехать к вам, вернуть удочку. Приехать с бутылкой коньяка. Вот, дескать, как поступают интеллигентные люди… И все не ехал, не ехал. То одно, то другое. Какие-то мелочи мешали. А потом как-то подумал: чего я потащусь с этой грошовой удочкой? Кого удивлю? Да и зима наступила. — Он замолчал. Остановился. — Пойдемте назад.
— Пойдемте, — Корнилов с сожалением посмотрел на светлевшую сквозь стволы сосен поляну. Казалось, что над поляной не было ни туч, ни дождя.
— Вот и сейчас… — волнуясь, сказал Осокин. — С этим наездом… Первое, что хотел сделать, когда пришел в себя, ехать в милицию. А потом вспомнил, что предстоит защита докторской. Что дочери надо помочь поступить в консерваторию.
Корнилов хотел сказать: «А дочь, оказывается, рассудила иначе», — но перебивать Осокина не стал. «Пусть высказывается. В конце концов, облегчив душу, человек перестает бояться. Ему тогда и решение легче принимать».
Однако Борис Дмитриевич больше не сказал ни слова. Они молча дошли до шоссе, молча сели в машину. Теперь уже на заднее сиденье. «Жигули» вел Лебедев…
… — Он выскочил из кустов навстречу машине. Словно подкарауливал меня, — сказал Борис Дмитриевич, когда они приехали на Литейный, в Главное управление, и Корнилов, включив магнитофон, начал допрос. — Тормозить было поздно, хоть я и пытался. Машину понесло юзом. Я еле выправил ее и хотел остановиться. И в это время увидел, как из кустов выскочил второй мужчина… Я струсил и дал газ…
Несмотря на то что Бугаев добрался до своей «казенной» квартиры часа в два ночи, проснулся он рано. Большой дом еще только заселялся. Многие жильцы, прежде нем въехать в новые квартиры, делали ремонт. Приходили с утра пораньше, циклевали полы, сверлили стены для карнизов, стругали, колотили.
Читать дальше