Виктория Платова - Анук, mon amour...

– Не стоит обижать меня, сахиб. У Али самый широкий выбор в Бельвиле. И самые умеренные цены. Так что же вам нужно?

– Манок, – стоящий за моей спиной Иов подбадривает меня.

– Какой манок?

– Манок для птиц.

– Вы решили приманивать птиц?

– Что-то вроде того.

– В Париже приличных птиц не сыщешь. Как и приличных людей, – замечает Али. – Конечно, я не имею в виду вас, сахиб.

– Конечно.

– У меня есть для вас манок. Очень старинный манок, очень ценный, побывал и в Дамаске, и в Константинополе, перевидал тысячи птиц… Кого вы собираетесь приманивать?

– Крапивников, – после довольно продолжительной паузы говорю я. – Маленькая такая птичка – крапивник.

– Как же, как же, – видно, что Али впервые слышит название птицы. – Считайте, что все крапивники Франции у вас в кармане.

– Мне достаточно и одного, Али.

– Тогда, может, заказать для вас клетку? Прямо из Марокко, чудную клетку. Я знаю мастеров в Рабате, они делают клетки на заказ. Что это за клетки, это же Альгамбра во плоти, сам Ахмед Аль-Мансур не отказался бы от таких. Правда, и стоят они недешево…

«Ищи птицу, Гай», сказала мне Анук. Но о клетке она не говорила ничего.

– Я думаю, с клеткой можно повременить, Али.

– Как знаете, сахиб, как знаете.

Манок, о котором говорил Али, самым чудесным образом возникает в его руках; Али никуда не отходил от прилавка, он все время был на виду, странно, что я не заметил появление манка.

– Вы только посмотрите, сахиб…

Потрясение, которое ждет меня, не идет ни в какое сравнение с Иовом, готовым принести жертву всевышнему прямо на ладонях Али.

Сверчки и раковины.

Манок – маленькая дудочка с одним отверстием – усеяна сверчками и раковинами, мне кажется, что торговец держит в руках нож, лезвие которого спрятано в рукаве его рубахи. Нож, когда-то разделивший нас с Анук; нож, столько лет бывший ее спутником, нож, остающийся с ней и сейчас.

Сверчки и раковины.

– Откуда у вас эта вещь?

– Не знаю. Она была всегда.

– Как татуировка? – продолжаю задавать бессмысленные вопросы я.

– Да. Очень старинная вещь. Очень ценная.

– Дайте-ка мне взглянуть на нее.

Это и правда манок. Маленькая дудочка с одним отверстием. Никакого лезвия нет и в помине. Вот только сверчки и раковины… Узор абсолютно идентичен. Что там говорил Али о Дамаске и Константинополе?.. Манок отбрасывает на мою ладонь имбирную тень, когда-то они были вместе – нож и манок для птиц, я почти уверен в этом, они были вместе, и неизвестно, что разлучило их – Дамаск или Константинополь. И в этом они очень похожи на нас с Анук. Очень похожи. Нож – конечно же, сама Анук, потому она и взяла его, он принадлежит ей по праву. Легкомысленный и недалекий манок, самая обыкновенная дудка – конечно же я.

И потому я возьму его, он принадлежит мне по праву.

– Сколько он стоит, Али?

– Так вы его берете?

Глаза Али закатываются, должно быть, он судорожно соображает, какую сумму с меня содрать. И мучаться не стоит, я готов заплатить любую, ведь манок принадлежит мне по праву.

– Да. За сколько вы его продаете?

– Вообще-то эта вещь не имеет цены…

– Любая вещь имеет цену.

– Эта – нет.

– Я готов заплатить, Али. Мне нужен этот манок.

– Я же сказал, сахиб. Цены у нее нет. Берите так.

– То есть как это – «берите»?

– Берите и все. И эти ваши… крапивники… обязательно прилетят.

…Вестей от крапивников нет.

Их нет, хотя я с упорством конченого идиота дую в дудку почти каждый вечер. Для удобства я перетащил во внутренний дворик одно из кресел со второго этажа (наверняка, в жилых комнатах Линн нашлось бы что-нибудь менее громоздкое, но в них я не захожу). «Возвращайся к нам опять, Джимми Дин, Джимми Дин», переложенная на птичий язык, не имеет никакого успеха. К клумбе с улитками я стараюсь не подходить, то же происходит и с пинией. Но если улитки теперь вызывают во мне лишь брезгливость, дела с пинией обстоят сложнее.

Я боюсь ее.

Страх спрятан глубоко внутри, но я почти ежесекундно чувствую его незримое присутствие, он отложил личинки в самых потаенных уголках моего тела; мне остается только надеяться, что то, что из них вылупится, – не улитки.

Я слишком часто прикасался к мозаичному красноватому стволу руками, не нужно было этого делать. Не нужно. Теперь и мои руки время от времени покрываются сукровицей, иногда – в самый неподходящий момент. Последний раз это произошло неделю назад, на презентации «Kothbнго», богемном мероприятии, от которого у меня с самого начала сводило скулы. Все выдержано в африканском стиле, Анук умерла бы со смеху, глядя на это действо. В обслуге – ни одного белого, ни одного одетого, сплошь ленивые сенегальские отбросы из двадцатого округа, которые Мари-Кристин успешно выдает за самых настоящих нубийцев. Но справедливости ради нужно заметить: в набедренных повязках и со снопом амулетов на груди они выглядят почти эпически.