Виктория Платова - Анук, mon amour...

– Вы впечатлительный мальчик, Кристобаль. Как все начинающие писатели.

– Я хочу остаться с вами.

Вот теперь я не вру. Я действительно хочу остаться с Линн, чего бы это мне ни стоило. Рухнуть вниз – в провал, в пропасть, в темноту, образовавшуюся за сандаловыми стволами; там, внизу, – в провале, в пропасти, в темноте, у тела Линн, – я обязательно найду единственный недостающий компонент…

– Нет, Кристобаль

– Я хочу остаться с вами.

– Об этом не может быть и речи.

– Но почему?!.. – я с трудом справляюсь с охватившей меня яростью, мне хочется ударить Линн, вышибить из ее руки яблоко сорта Грен ни Смит.

– Я слишком стара для вас, Кристобаль. Слишком стара.

– Какое это имеет значение?

– Для вас – никакого. Но я… Я слишком привязалась к вам, милый мой…

– Тогда почему – «нет»? Чего мне не хватает? Что такого было в Эрве и Энрике и чего не хватает мне? – я не могу остановиться, я готов говорить что угодно, лишь бы подольше оставаться с Линн.

– Чего не хватает? Моей собственной молодости, Кристобаль. Я слишком стара для вас.

– Я не хочу этого слышать.

– В нашем случае лучше уж расстаться вечером, чем утром. А еще лучше – расстаться сейчас.

– Нет.

– Это не значит, что мы не будем видеться. Просто вам нужно остыть. А мне – взять себя в руки. Вы ведь не обидитесь, Кристобаль? Не обидитесь на свою старую Линн?

Линн и правда старая. Сейчас она выглядит даже старее, чем обычно. Морщины у глаз, сухие тонкие губы, склеротические прожилки на щеках – и все же от ее лица невозможно оторваться.

– Смотрите, еще одна…

Я не сразу понимаю, что она говорит об улитке. Улитка приютилась на рычаге переключения скоростей, весь он – в липкой слизи.

– Мы сейчас избавимся от нее, Линн.

Вторую улитку постигает участь первой, она летит в приоткрытое стекло, дождь кончился.

– По-моему, дождь кончился, – говорит Линн.

– Да.

– Я отвезу вас домой.

– А как же кофе? Мы ведь хотели выпить кофе…

– Не сегодня. Завтра, послезавтра – когда угодно. Но не сегодня.

Нет, Линн. Так просто тебе от меня не отделаться. Все, что ты хочешь, – забросать ветками провал, пропасть, темноту, притаившиеся за сандаловыми стволами. Забросать, чтобы я и думать о них забыл, ничего не выйдет, Линн.

– Я отвезу вас домой, Кристобаль.

– Нет, это я вас отвезу домой. Я беспокоюсь о вас, Линн.

– Мне приятно, но…

– Никаких «но». Разве вы откажете мне в такой малости?..

– Хорошо, – сдается Линн.

…Остаток вечера и первую половину ночи я провожу у букинистического. Я сторожу Линн, она не должна уйти, она никуда от меня не денется. Жалюзи на окнах безнадежно опущены, как и во времена Эрве Нанту, на двери висит табличка «FERME», Линн закрыла свое рубиновое сердечко и для меня. Мой мобильный звонит почти непрерывно, но номера, которые высвечиваются, вовсе меня не устраивают: Мари-Кристин, ее секретарша Николь, снова Мари-Кристин, Жак Дамьен по кличке Маджонг, еще и еще раз Жак.

Я и забыл, что Маджонг существует.

Маджонг, девятнадцатилетний гений с повадками закоренелого героинщика, с золотой фиксой в пасти, с проплешиной на затылке (проплешина украшена татуировкой женских половых губ), долговязый худющий Маджонг, дальний родственник Мари-Кристин. Мари-Кристин утверждает, что ее троюродная сестра прижила Маджонга с бродячей собакой – и я почти готов этому поверить. В нашу первую с ним встречу (Мари-Кристин пригласила его в респектабельный «Ле Режанс», ничем иным, как временным помутнением сознания, объяснить это невозможно) – в нашу первую с ним встречу он весело отрыгивал и пускал газы, он так и норовил ущипнуть за задницу официанток и облапать саму Мари-Кристин, за что едва не схлопотал в табло. После этого Маджонг обозвал «тетю Мари» буржуазной пидораской, меня – буржуазным пропидором и наконец-то успокоился.

Мне нравится Маджонг.

Еще бы он мне не нравился. Маджонг – химик от бога (подозреваю, что шелудивый блохастый бог Маджонга – зрелище не для слабонервных), Маджонг – единственный, кто сразу же поверил в «Salamanca»; Мари-Кристин отнеслась к идее создания парфюмерной линии настороженно, но деньги все-таки дала.

Мобильный звонит, не переставая, от этого у меня лопается и без того некрепкая, одурманенная шафраном и иланг-илангом голова. Лучше ответить.

– Привет, рыло, – Маджонг не изменяет себе даже по телефону.

– Ну что еще случилось?

– Она готова.

– Кто? – Я все еще не могу взять толк, о чем говорит мне Маджонг.