Елена Котикова - Девочка с бездомными глазами

– Хочешь, пособирай. Возьми в доме что-нибудь, там всего полно. Я сейчас отойду, минут на двадцать, а потом поедем.

То, что почувствовала в тот момент Надя, было сродни предательству, как всегда подлому и архи неожиданному. Она так и застыла с горстью вишни у полуоткрытого рта.

– Обратно…? – провалившимся голосом выдавила она.

– Конечно. Домой или в центр?

Надя молчала, словно без её решающего слова, они бы никуда не поехали.

– Думай, пока. И не вздумай удрать, – сказал Матвей Александрович и пошёл к калитке.

Надя обернулась. Из-за деревьев его не было видно, но она слышала, как зазвонил телефон, и немного погодя звякнула калитка. Шмыгнув носом, она слегка отвернулась от деревца, снова шмыгнула, и, почувствовав колющее щекотание в носу, чуть сморщила лицо и потёрла глаза, опережая только подступающие и отчаянно сдерживаемые слёзы. Надя рвала вишню и пыталась есть, но она уже была безвкусной, даже противной, и, бросив ягоды на землю, закрыла чуть липкими ладонями лицо, и громко зарыдала.

Дом дядь Андрея мало ассоциировался с человеком, всю жизнь разводившим коров и свиней. Маринин помнил, как в детстве родители говорили, что если Андрюха Маслов, опять дом красит, значит, Пана его «опять из дому гонит». Страдал он не за так, а за чрезмерную тягу к противоположному полу. И после очередного акта супружеской неверности, о котором тут же становилось известно жене, провинившийся и бесом попутанный благоверный, принимался ремонтировать и красить дом, уверяя супругу, что это уж точно в последний раз. В итоге, понагородил полный двор нелепых пристроек и даже переделал чердак в мансарду, но вход, чтобы не «дырявить» потолок, сделал с улицы, которым пользовались только летом – с теплом на мансарде было туго.

Последние лет десять Маринин частенько подкалывал дядь Андрея вопросом, почему тот дом давно не красил? Старик честно признавался, что уже не тот.

Масловский дом был покрашен весьма оригинально. Сине-белый фасад соседствовал с некогда ярко-жёлтым, цыплячьим, крыльцом и лестницей на эту чёртову и сотни раз проклятую (тёть Паной) мансарду.

Маринин и дядь Андрей стояли, что называется, под калиткой, которая как и тяжёлые деревянные ворота, немного просевшие в середине, со временем стала «старого» жёлтого цвета.

– Смотрю, дорогу прогрейдеровали. Приятно пройтись! – довольно огляделся Маринин и притопнул туфлёй по относительно ровной глинистой дороге.

– Это вон тот кулик, – дядь Андрей указал рукой на высокий, как башня, новый дом на небольшом бугорке в метрах ста от них. – Им свои машины бить жалко, вот и стараются.

– Это ж хорошо!

– Хорошо, но вот коровы, говорит, мои, всё портят. Задолбался, говорит, дерьмо их с колёс отмывать. Пусть тут, значит, не ходят. А я ему говорю, так если ж они летать будут, хуже будет! – и взяв за руку, смеющегося и уже понявшего финал шутки Маринина, словно хотел притормозить его смех, – придётся, ведь и с крыши отмывать, понимаешь?

И они вместе рассмеялись.

– Ну, проходи, мы как раз только сели, – дядь Андрей закрыл высокую калитку и Маринин оказался во дворе.

Две мордатые собаки приветливо мели хвостами по земле.

– Здорово, дружище! – Маринин потребушил за уши и прижал рукой к ноге взрослого пыльно-белого кобеля, который радостно взвизгивал, узнав бывшего хозяина. – Сторожи хорошо, меня не позорь.

– Сторожит. На днях опять полоза задавил. И такой, ты знаешь, взрослый, —дядьАндрейсложилпальцыипоказалпримерныйдиаметрзмеи.

– Ну, тызмеелов! —Маринингордопохлопалсобакупоспинеибокам. —Кнамонипочему-тотакиненаведываются. Удивительно, но…, —ионусмехнулся, вспомнив, какпацаномрыскалпоогороду, впоискахзмеи, потомучтокто-тоиздрузейснова «щеголял» гадкимтрофеем, пойманнымводворе.

– Мы его не обижаем. Да, Граф? – старик подмигнул собаке, и снова пригласил гостя, – ну, давай, к столу.

– Спасибо, я…, – Маринин попытался сделать шаг, но Граф обхватил его ногу лапами, и он, рассмеявшись, снова погладил по голове.

– Помнит, шельмец! – добродушно заметил дядь Андрей, и вздёрнул подбородком. – Давай, в хату.

– Нет, спасибо, я только за мясом. Мне ещё обратно ехать.

– Ну, ты, брат, даёшь! А как же рыбалка, ёлки зелёные?

– Не травите мне душу! – смеясь, взмолился Маринин, отряхивая брюки после собачьих объятий. – Сам хотел, но… работа.

– Бросай ты свою богадельню! Глянь, седой уже!

Маринин повинно потёр лоб и пригладил волосы.