Илья Бушмин - Анабиоз

А в самом дальнем помещении бара «Эверест» располагался кабинет, где наркоман – он являлся, ни много ни мало, совладельцем заведения – играл в карты с Рыжим. И периодически поглядывал на монитор. Особенно, когда увидел, что Алина отправилась на охоту за очередным лохом. Ту же картину увидел и Потап, который немедленно признал в лохе своего старого знакомого, то бишь меня. После чего наркоман и рыжий вооружились битой и кастетом и рванули к туалету восстанавливать вселенскую справедливость.

Они притащили меня в подсобку и принялись приводить в чувство с помощью мата и бейсбольной биты. А тем временем бравые полицейские ЛОВД на станции «Самара» на трех машинах подлетели к бару. Ворвавшись внутрь, опер с наколками рявкнул бармену, приказывая вырубить шарманку. Тот самый момент, когда в «Эвересте» пропала музыка. А опер с цепью шагнул к Алине. Сексуальная брюнетка была находчивой и уже засунула руку в сумочку, чтобы скинуть деньги. Опер набычил и без того мощную шею и доходчиво объяснил гражданке, что избавляться от вещественных доказательств противозаконно и влечет за собой последствия. Прямо так и сказал: «Грабли на стол, или пальцы переломаю, сука, вкурила?».

Пока оперативник требовал пригнать понятых, уже томящихся в полицейской машине, его напарник оставил охрану бара на откуп трем ППСникам, а сам двинулся к туалету – обрадовать меня. Но вместо этого взгрустнул сам, ибо в туалете никого не оказалось. Зато на полу красовалась полоска крови из моего разбитого кастетом рта. А потом он услышал крики в глубине подсобных помещений и пустился выполнять свой служебный долг.

– Заштопали рожу-то? – осведомился опер, когда мы вместе вышли из дверей травмпункта. – Мда, ну и видок у тебя… Скула распухла, вместо губ лоскуты какие-то, глаз заплыл…

– Спасибо за поддержку. Я это очень ценю.

– До свадьбы заживет!

– Отдельное спасибо за оптимизм.

Опер нахмурился.

– В Москве все гопники так говорят, или только ты?

– Подбросите домой? Спать хочу, с ног валюсь.

– Тут это, – опер покряхтел. – Такое дело… Тебе в отделение надо.

– Что? – сказал я это слишком эмоционально и тут же пожалел, потому что губа отозвалась такой болью, что захотелось разбить череп об стену. Подождав, пока боль уляжется, я прохрипел: – Зачем?

– А заявление кто писать будет?

– Какое, к черту, заявление? Мы так не договаривались.

– Алё! – изумился опер. – Тебя заперли и принялись избивать. Справка из травмпункта теперь есть. Телесные повреждения средней степени тяжести, между прочим. Доказуха – сто процентов. Твоему Рыжему пару годиков добавим.

– А можно без меня?

– Нельзя.

– Черт… – я покачал головой. При каждом движении в голове что-то больно постукивало по стенкам черепной коробки. – Никогда раньше не писал заяву.

– Обычно на тебя писали! – хохотнул опер.

Весельчак, тоже мне.

– Обычно на меня тоже не писали. Боялись, что будет хуже.

Опер нахмурился. Наверное, в следующий раз в общении с сотрудником угрозыска лучше подбирать слова. Но после порции клофелина и побоев я соображал со скрипом.

Мы поехали на вокзал. Добрались до ЛОВД, где я полчаса писал заявление. Вид у меня, вероятно, был настолько паршивый, что опера выделили мне крохотный кабинет с продавленным и старым, почти как дома у Тимура, диванчиком и предложили вздремнуть.

Я проснулся от толчка в плечо. Толчок перерос в боль в каждом сантиметре грудной клетки, и я стиснул зубы.

– Давно дрыхнешь, – передо мной стоял опер в наколках. —Время половина одиннадцатого утра, ты в курсе?

Я вскочил, как ужаленный.

– Поезд! Вы обещали!

– Спокойно, спокойно, – опер помахал рукой перед моим носом. – Не ори. Мы все сделали. Трое наших мужиков поговорили с проводниками.

– И?

Опер кинул на стул. Я послушно присел. Опер уселся напротив, почесал затылок.

– Короче, так. Одна проводница вспомнила твоего брата. Он ехал в ее вагоне. Вспомнила с трудом. Сам понимаешь, времени много прошло, больше месяца, а у нее перед носом по двести человек за сутки проходит.

– И? – повторил я.

– Она сказала, что ночью твой брат был в вагоне. Спал себе спокойно. Она как раз на соседнее с ним место старика больного устраивала. Потом она не смогла вспомнить, видела твоего брата или нет. Одно она запомнила точно. Когда поезд пришел в Самару, его уже не было.

Я окаменел.

– Как так?

– А вот так, – развел руками опер. – В Самаре зашли люди, и одна баба решила устроиться на месте твоего брата. Проводница сказала, что пассажир едет до Оренбурга. Но на сиденье не было ни самого пассажира, ни его вещей. Ничего не было.