Машенька покинула его в канун их оловянной свадьбы. Какая-то агрессивная форма рака буквально за месяц вытянула из неё все жизненные соки. Из цветущей женщины она превратилась в высохший цветок, зачахла и умерла в страшных муках у него на руках. С ним остался девятилетний сын. Что делать с ребёнком, он не знал. Смерть жены его сильно подкосила. Чтобы не сойти с ума, Виктор Прокопьевич с головой ушёл в работу.
Дома всё невыносимо больно напоминало об утрате, и он старался как можно меньше времени находиться в стенах некогда счастливой обители. Всё чаще стал летать в командировки, иногда недели на две, а то и больше. Денег на няньку не было, да и не принято тогда это было. За Мишкой присматривала соседка, не давая ему помереть с голоду во время длительных отлучек отца. Удивительно, но пацан не пошёл по кривой дорожке: наоборот, относился к отцу с уважением и проникся учёбой. После школы он поступил в институт, где его и настиг водоворот переломной эпохи. На последнем курсе уже стало очевидным, что инженеры при новой власти никому не нужны. Зато они стали востребованы в разных банках и торговых компаниях, которые плодились, как грибы после дождя. Михаил устроился в небольшой банк, где стал строить карьеру.
Виктор Прокопьевич всегда недолюбливал власть. Его просто выворачивало наизнанку, когда политика вмешивалась в стройную механику машин и механизмов. Работники халтурили, чтобы отчитаться к очередному партийному празднику. Из-за этого неизбежно возникали поломки и аварии. Но когда пришла новая власть и сломалась не одна машина, а вся промышленность, развалилась огромная страна. Прокопьич был готов как ворошиловский стрелок прятаться в кустах и отстреливать всех либералов и нуворишей по очереди. Поэтому когда он узнал, что его сын стал банкиром, оказался в самом, можно сказать, логове злейшего врага, то выкинул его на улицу и навсегда запретил переступать порог отчего дома.
Поначалу Михаил ещё как-то пытался наладить отношения с отцом, но тот и слышать его не хотел, не то чтобы видеть. Первое время он ещё слал открытки на Новый год, день Победы и день рождения. Но не получил ни одного ответа. Отца судьба сына волновала не больше битой черепицы на гараже во дворе. Года три назад, правда, появилась какая-то женщина в очках, тёмном костюме и пучком на голове. Она представилась адвокатом и сказала, что его сын находится под следствием и ему требуется помощь. Услышав, что речь идёт о Михаиле, Виктор Прокопьевич заявил, что у него нет сына, помогать он никому не будет, а вор должен сидеть в тюрьме.
Оставшись один на один с враждебным миром, он с головой ушёл в свои механизмы, думая, что там политики нет и быть не может. Но и здесь его ждало разочарование. Его институт протянул ненамного дольше некогда великой державы и приказал долго жить. Зарплату сначала задерживали месяцами, а потом и вовсе перестали платить.
Первое время удавалось подрабатывать сантехником, но эта работа убивала морально. Не то чтоб Прокопьич боялся испачкать руки в чужом дерьме, но прислуживать новым «хозяевам жизни», которых он ненавидел всей душой, было мерзко и противно. Потом кто-то из бывших коллег пристроил его профессором в альма-матер.
Платили там мало и нерегулярно, и большинство преподавателей жило на студенческие подачки. Виктор Прокопьевич взяток никогда не брал и студентам спуску не давал, что никак не вписывалось в новые «стандарты» обучения. Постепенно конфликт с руководством института достиг своего апогея, и при очередном конкуре вместо него, профессора и автора сотни научных статей, взяли какого-то прохиндея, купившего себе кандидатскую диссертацию и умеющего выколачивать из студентов деньги в обмен на дипломы.
К этому времени Виктор Прокопьевич, хоть и был полон сил, но находился уже в глубоком пенсионном возрасте. Снова устроиться на работу шансов не было, и он ушёл в писательство. Будучи по жизни педантом, профессор, как Плюшкин, собирал все свои накопленные знания и опыт в картонные папки на тесёмках. Теперь настала их очередь. Он считал, что не сумел воспитать достойное потомство, зато оставит после себя фундаментальный труд по теории машин и механизмов. Политические формации меняются, но шестерёнки в станках всё равно должны крутиться. Когда-нибудь это станет очевидным – вот и вспомнят принципиального учёного, вытряхнут из завалов истории его труды. На памятник или даже мемориальную доску он не рассчитывал, но на добрую память благодарных потомков имел право.
Читать дальше