Софи Ханна - Комната с белыми стенами

– Такое здание должно хранить в себе массу неприятных тайн, – сказала я Полу.

Он отлично понял, что имела в виду. Я содрогнулась и добавила:

– Я не могу. Просто не могу. Не могу войти туда.

Он сказал мне, что я должна, потому что там внутри Пейдж.

Мне больше всего на свете хотелось увидеть ее, но я боялась той радости, которую испытаю, как только мы окажемся вместе. Ведь я знала: социальные работники отнимут ее у меня. Если я по будним дням приезжаю сюда на два часа, о чем договорились Нэд и Джиллиан, это означало, что мне нужно мириться с тем, что социальные работники пять раз в неделю забирают у меня Пейдж – вплоть до дня суда, и кто знает, что будет после этого?

Даже если меня оправдают, в чем продолжал заверять меня Джайлс Пруст, Пейдж нам с Полом все равно вряд ли вернут. Нэд объяснил мне разницу между бременем доказательства в уголовном деле, когда вина должна быть доказана вне каких-либо сомнений, и судами, которые отнимают детей у родителей за закрытыми дверями и под завесой секретности. В семейном суде судье достаточно решить, что ребенку будет лучше без родителей на основании баланса вероятностей , что означает, что никто ничего не должен доказывать. Достаточно того, чтобы кто-то, кто не отличит меня от Адама и Евы, решил, что, возможно, я – убийца. И все, теперь у меня можно отнять дочь.

– Первый раз в жизни слышу о чем-то столь жестоком и несправедливом, – сказала я Нэду. – Лишиться Пейдж – я этого не переживу. А что будет, если я попаду в тюрьму и Пол потеряет и меня, и ее?

Нэд посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

– Не стану обманывать тебя, Хелен, такое вполне возможно.

– Отвези меня домой, – сказала я Полу, пока мы с ним сидели в машине на автостоянке у контактного центра. – Я уже пережила три ужасные потери и не выдержу еще одну.

Так плохо мне тогда было.

Пейдж была жива и здорова, но я потеряла свою малышку. Ее вырвали у меня из рук через час после того, как она появилась на свет, и поместили под опеку.

– Я не могу терять мою дочь снова и снова, каждый день этой недели, и следующей, и еще бог знает как долго. Я не позволю им так поступить со мной или с ней. – До этого момента я была робкой и покладистой, но толку от этого был ноль. Пусть видят, что они на самом деле творят: лишают ребенка матери. С какой стати мне идти у них на поводу? Почему я должна доставлять каким-то чиновникам радость от того, что они-де позволяют мне «контактировать» с дочерью? Они и так раздирают на части то, что осталось от моей семьи. Пора, чтобы они поняли это.

Поездка обратно до Бенгео-стрит была самой ужасной в моей жизни. Мы с Полом за это время не сказали друг другу ни слова. Дома мы заварили горячий крепкий чай.

– Тебе нужно вернуться туда, – сказала я ему. – Что бы ни случилось со мной, сделай все для того, чтобы они оставили тебе Пейдж. Тебе придется лгать, но оно того стоит. – Пол спросил у меня, что я хочу этим сказать, и я ему объяснила: – Сделай вид, будто не веришь мне. Веди себя так, будто ты не меньше, чем социальные работники, боишься оставлять меня одну с Пейдж. Убеди их, что если они оставят ее тебе, ты гарантируешь, что она никогда не окажется наедине со мной.

Любые слова бессильны выразить то, как жутко я себя чувствовала, говоря это Полу. Он был моей главной опорой и непоколебимо стоял рядом со мной во время всех моих мучительных испытаний. Его преданность была для меня самой сильной поддержкой, и вот теперь я просила его притвориться, будто он кто-то другой: предатель-муж, а не смелый и прекрасный мужчина, каким был на самом деле. Но я знала: это единственно правильное решение. Главное – не допустить, чтобы эти садисты, социальные работники, отдали Пейдж в другую семью.

Когда я потеряла сначала Моргана, а затем и Роуэна, я думала, что ничего хуже со мной уже не может случиться; но оказалось, что потерять Пейдж – еще хуже. Ведь тогда это будет чья-то вина. Несправедливость убьет меня. Я опасалась, что то же самое случится и с Полом, как бы мелодраматически это ни звучало.

– Пожалуйста! – взмолилась я. – Возвращайся туда и проведай Пейдж. Позвони им прямо сейчас и скажи, что приедешь.

– Нет, – возразил Пол. – Я не стану никому лгать. И ты тоже. Нам от этого будет только хуже. Мы боремся добром против зла, правдой против лжи, и мы победим. Сержант Пруст говорит, что мы выиграем суд, и я ему верю.

– Нэд и Гиллиан считают, что мы можем и проиграть, – напомнила я ему, и на глаза мне навернулись слезы. – И даже если уголовный суд признает меня невиновной, семейный суд найдет, к чему придраться.