Полковник Гущин выслушал и поблагодарил Мытищи за проделанную работу.
Катя подумала: вот и еще один фрагмент этого дела встал на свое место. По крайней мере, теперь они могут назвать имя убийцы Софьи Волковой ее дочери Валентине и ее сестре Вере Бобылевой. И сказать им, что это и правда было ограбление в подъезде и что убийца-грабитель расплатился за свое зло сполна еще тогда, двадцать лет назад.
Сергей Мещерский вышел на улицу, посмотрел на белый фасад дома, так похожий на фасад итальянского палаццо, и решил не бродить по солнцепеку, потому что становилось все жарче, а поискать себе место в тени.
Он хотел посидеть в патио, где в этот полуденный час было относительно прохладно. Но патио оказалось оккупировано – оттуда доносилось приглушенное хихиканье, и журчали, как ручей, голоса.
В милом ухоженном дворике, отделанном плиткой, уставленном плетеными креслами, столиками, горшками с яркими цветами, отгороженном от подъездной аллеи шпалерами, по которым буйно и живописно вились ползучие белые розы, благоухающие на жаре так сильно, что даже пчелы облетали их стороной, резвилась и флиртовала парочка жизнелюбов – Евдокия Жавелева и Артемий Клинопопов.
Мещерский заглянул в патио – ну кто бы мог подумать! Эти двое, хотя больше всех прежде и разорялись и требовали немедленного отъезда из дома Феликса, теперь все свои требования словно позабыли и сегодня уж точно никуда из деревни Топь выезжать не планировали.
Евдокия Жавелева в маленьком белом мини-платьице и шлепках от Прада томно раскинулась в плетеном кресле, выставив напоказ свои восхитительные длинные ноги, а напротив нее, через столик, сидел красный, взволнованный и потный Артемий Клинопопов и, сверкая очками, буквально пожирал взглядом эти ноги, и мускулистые ляжки, и маленькую грудь под батистом платья, лишенную лифчика.
На столике возле них стояли две бутылки шампанского – одна уже пустая, вторая в серебряном ведерке, полном колотого льда.
– Артемий Ильич, дууууушечка, – пела Евдокия, разрумянившаяся от жары и шампанского. – Какой вы забавный, какой дерзкий…
– Я сам не свой… Дуся, вы с ума меня сводите… я сам не свой… Дуся, вы такая красавица! – Клинопопов всем телом подавался все ближе и ближе, рука его касалась загорелых икр Евдокии, елозила туда-сюда, лаская, двигаясь все выше, выше. – Дуся, вам ведь за сорок уже?
– Рассердить меня хотите, лысик? Это что за вопрос такой?
– Ни-ни, ни в коем случае… я к тому, что и мне уже под пятьдесят. – Клинопопов затряс головой. – К тому, что это самое, пора… пора гнездо вить.
– Я за такие вопросы могу и наказать вас, дууууушечка, больно наказать. – Евдокия погрозила наманикюренным пальчиком.
– Накажите! Казните меня! От вас… из ваших ручек все приму – любую казнь! – Клинопопов пылал, как лава. – Ох, какая же вы…
– Какая? – смеялась Евдокия. – Какая я? А вот говорят, что у вас в Питере все мужики – как кильки балтийские… маленькие такие, холоооооодненькие, сыыыринькие… мракобесики-недотепики…лууууууузеры невские…
– Я докажу вам, Дуся!
– А дщерью греха меня называли, а?
– Вы лилия благоуханная! Ох, хочу обонять вас, ваш аромат, ваше тело, Дуся…
– Вы же в монастырь собирались, дууууушечка богомольный.
– Какой там монастырь, эх!
Мещерский скрылся среди шпалер, увитых розами, чтобы не мешать им. И когда успели? Надо же! В этом хаосе, в этом страхе, в этом кошмаре. А этим двоим все нипочем. Кто бы мог подумать, а?
Он прошел под аркой из шпалер и очутился в уютном закутке, где стояла пара шезлонгов. Патио было отгорожено от него лишь зарослями роз, но он решил больше не прислушиваться к воркованию Клинопопова – это и смешило, и утомляло. Сел в шезлонг, вытянул ноги, закинул руки за голову.
Солнце припекало. Сквозь заросли он видел угол дома, гараж с заблокированной электроподъемником дверью. Рядом с гаражом под навесом у стены громоздилась плетеная мебель и стояли сложенные зонты от солнца.
Над большой клумбой, где тоже росли вьющиеся белые розы, порхали бабочки-капустницы. Белые, белые, белые бабочки… розы…
Белый павлин виллы Геката …
Мещерскому показалось, что он закрыл глаза лишь на миг – задремал. И сколько это длилось, он не мог сказать, но это было недолго. Из состояния полудремы его вывел какой-то звук.
Шорох… Шаги… Кто-то был совсем рядом…
Мещерский открыл глаза. Дни, проведенные в этом доме, не пропали даром – он мгновенно встревожился. Это было нечто необъяснимое, подсознательное. Огляделся и… тут же успокоился.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу