Марк Фурман - Когда убивают футбол - игра по-русски

Родин, кивнув Андрею на одно из кресел, достал из тумбочки две пиалы.

— Холодный зеленый чаек в жару, наверное, не помешает? — Он вопросительно взглянул на Туманова.

— Спасибо, Вячеслав Иванович… Перед тренировкой, наверное, в самый раз.

— Вот и мне так кажется, — Родин, помедлив, выжал в пиалу дольку лимона: — Я давно собирался с тобой поговорить по душам, Андрей, но все откладывал, да откладывал. Больше тянуть не имеет смысла. Все вижу и понимаю. Сейчас ты капитан «Арбата» и сборной, моя правая рука. Тебя любит, обожает вся фанатская Россия, даже болельщики наших постоянных соперников — армейцев, динамовцев, железнодорожников.

Но время не остановишь. Тебе уже тридцать первый пошел. Не без горечи вижу, что ты несколько утратил в скорости, сдал в физике, стал уставать к концу игры. Особенно это проявилось в Тель-Авиве. Наверняка, меня многие не поймут и, прежде всего, наши арбатовцы. Но к осени мы должны сменить стиль игры, стать скоростной командой. Тебе, Андрюша, следует подыскать другой клуб, я не останусь в стороне. Поможем с менеджерами, переговорю с агентами в Европе. Контракт с приличной европейской командой был бы, конечно, наилучшим вариантом…

Уязвленный Андрей некоторое время молчал. Его тренированное тело будто обмякло, мышцы стали чужими, непослушными. Он чувствовал себя схожим с футбольным мячом еще минуту назад, гордящимся своей упругой силой, из которого вдруг выпустили воздух. Даже в самых мрачных думах, изредка посещавших его, он не так представлял для себя расставание с родным клубом.

Старожилы и ветераны «Арбата», тот же массажист Миша Гусев, утверждали, что жесткостью и упрямством в решениях Родин напоминал Константина Жукова. Когда Константин Валентинович, лучший российский тренер, фактически учитель Родина, уходил из команды, то в сердцах бросил:

— Два медведя в одной берлоге не уживаются.

Теперь, похоже, повторилась та же история: популярность и всеобщая любовь к нему, Туманову, встали Вячеславу Ивановичу поперек горла. И он решил рубить, проще говоря, выгнать соперника из берлоги.

Час спустя, сославшись на боль в паху, Андрей исчез, так и не появившись на вечерней тренировке. Опустошив первую после разгромного Тель-Авива бутылку пива, купленную в ближайшем киоске и со второй в руках, уединившись в своем номере, он проникался сознанием той горькой истины, что обратного пути уже не будет. Родин все взвесил и рассчитал. Вот также перед началом прошлого сезона «культурно» отчислялись из «Арбата» его друзья и партнеры. Ребята покидали клуб в расцвете сил, иногда после травм, а на восстановление требовалось время. Обиженные, они не понимали, за что их отчисляют и почему в прессе открыто называют «отработанным материалом».

От веселого одесского парня Ильи Солодаря Туманову досталась капитанская повязка, которую теперь наденет другой. Скорее всего, им окажется его ближайший друг и сосед по номеру Виктор Питков. Только под утро Туманов забылся тяжелым беспокойным сном. Снились капитану не красоты стран и городов, в которых он бывал, не ослепительные девушки, которые почитали и любили его, а давняя из футбольных легенд, история-быль, похожая на правду.

Когда-то, в конце семидесятых, одним из лучших игроков «Арбата» и сборной считался атакующий защитник — либеро Вадим Хатрулин, которого в Европе называли не иначе, как русским Беккенбауэром. Он славился своими стремительными рейдами из зоны защиты в нападение, которые, как правило, заканчивались сокрушительными ударами по воротам. Когда его мастерство достигло апогея, у молодого горячего парня нет-нет, да и нарушавшего режим, начались конфликты с Жуковым. Однажды после матча с ЦСКА, когда арбатовцы садились в автобус, бесшабашный весельчак Вадим позволил себе какую-то вольность. Тогда-то зоркий Жуков негромко произнес историческую фразу: «А не пора ли тебе пересесть на другой, более подходящий транспорт?» Он имел в виду автобус армейцев, стоящий рядом в стороне.

Константин Валентинович, как в воду глядел. И вскоре Хатрулин ушел из «Арбата».

«Странно, очень странно, — одновременно оправдывался перед собой и Родиным во сне Андрей. — Режим-то я не нарушал, всегда тренировался от души. Разве что выпил глоток шампанского на прошлогоднем банкете, когда меня признали лучшим футболистом России. Но тогда почему, же Вячеслав Иванович, которого уважаю и считаю своим учителем, не пускает меня в наш автобус? Вот и ребята машут: — Заходи, Андрей! А водитель уже закрыл двери. Что ж, придется добираться до Архангельского на такси. Благо машина с шашечками уже остановилась у обочины, таксист улыбается, приглашает. Видно, из фанатов, все-таки узнал меня…»