Татьяна Полякова - Новогодняя коллекция детектива

– Ничего страшного, – убеждал Филиппа усталый молодой врач, приехавший на «Скорой». – У нее просто нервный шок, довольно сильный, и еще эти порезы…

– Да, да, порезы, – повторил Филипп.

Он не мог смотреть на Александру, он отворачивался от дивана, на котором она лежала, неподвижная и бледная, как неживая. Ему было стыдно. Он знал, как виноват перед ней.

– Ничего страшного, – твердил врач, который с первого взгляда понял, что Филипп иностранец. И это раздражало его еще больше.

«Да, – думал он язвительно. – У нас на улицах, случается, убивают. Нечего по ночам болтаться. А уж коли ты такой заботливый, мог бы оторвать задницу от кресла и подождать у подъезда, глядишь, ничего бы и не было…»

– Вы слышите меня? – спросил он раздраженно. – Ну хотите, я заберу ее в больницу?

– Нет, нет, спасибо, – сказал Филипп, очнувшись, и посмотрел на врача так, что тому показалось: сейчас этот бледный взъерошенный мужик кого-нибудь ударит. Он даже отступил немного. Кто его знает, может, и вправду переживает…

Зазвонил телефон. Филипп долго не мог сообразить, где он звонит, пока фельдшер не тронул его за плечо и не кивнул на надрывавшуюся трубку.

– Я уже еду, – сказали в трубке, когда Филипп ответил. – Насколько все плохо? Нужно везти в больницу?

– Вроде нет, – сказал Филипп спокойно. – Но, если можешь, привези… врача.

– Хорошо. Только это займет какое-то время. Ничего?

– Ничего, – ответил Филипп.

Теперь почти все – ничего.

«Ишь ты, – подумал, раздражаясь, врач со «Скорой», – мне он не доверяет. Требует другого. Ну, и пошел к черту…»

– Милицию вызывали? – спросил он грубо. – Вызовите, они хоть протокол составят…

– Она поправится? – вдруг спросил нервный иностранец. – Вы точно уверены, что она поправится?

Врач чуть не заскрипел зубами:

– Да говорят вам, нет никакой опасности! У нее два пореза, совершенно бессмысленных и не представляющих угрозы для жизни. Чистенькие, никакой инфекции, только крови много. Через две недели они заживут. Ну, через три. Если вы положите ее в хорошую клинику, и следов никаких не останется. Вообще никаких. Вы меня понимаете?

– А почему она в обмороке? – спросил Филипп, чувствуя себя идиотом. Она была не в обмороке, она спала, ей вкололи снотворное. Но Филипп хотел, чтобы врач подтвердил это.

– В обмороке она была очень недолго, – призвав на помощь все свое терпение, в который раз начал объяснять врач. Ему казалось, что он говорит с душевнобольным. – Она пришла в себя, заплакала, почувствовала боль, я вколол ей снотворное. – Он ткнул пальцем в ампулу со спиленной головкой. – Если повезете ее в больницу, я напишу вам, что именно я колол…

– Да, – сказал Филипп, – да, пожалуйста…

Фельдшер маялся у двери. Он был еще моложе врача, и ему давно уже надоела и эта квартира, и тупой иностранец, и его явно преувеличенные опасения за пострадавшую девицу. Интересно, в этих их Европах все такие пугливые суслики?

– Спасибо, – поблагодарил Филипп. – Спасибо.

Он забыл что-то еще, что обязательно нужно сделать… Что же? Ах да… Заплатить.

Он вынул из бумажника деньги и протянул врачу. Должно быть, там было много, потому что врач вдруг перепугался.

– Что вы, что вы, не надо… – забормотал он, оглядываясь на фельдшера, у которого тоже стало растерянное лицо. – Нет, нет, я не возьму.

Филиппу было не до споров. Кроме того, ему хотелось, чтобы они поскорее уехали. Он чуть не за пазуху сунул деньги все еще что-то бормочущему врачу и вежливо сказал:

– Большое спасибо, вы очень нам помогли.

Врач дико на него посмотрел, стиснул в кулаке деньги и направился к двери. За ним – фельдшер. В ночной тишине Филипп отчетливо слышал, как они спускаются по лестнице, что-то громко обсуждая, как натужно и неохотно заводится мотор машины, на которой они приехали, и как она выезжает со двора, хрустя по намерзшему на асфальте льду.

Они остались вдвоем, Филипп и его жена.

«Зачем я отпустил ее на эту дурацкую работу? – горестно думал Филипп. – Вполне мог бы не отпускать. Она послушалась бы. Она всегда всех слушается и меня бы послушалась…»

Он подошел к дивану и сел рядом на ковер. Александра дышала ровно, у нее было удивленное лицо и уже не такое безжизненное, как в первое мгновение, когда ему показалось, что она непременно умрет. Ухо перевязано, на щеке налеплен толстый больничный пластырь.

Как, должно быть, она испугалась! Или не успела?

Бедная, одинокая девочка, которую некому поддержать и которой приходится справляться с жизнью в одиночку.