Светлана Аксенова - Беги

– Мам, ну не хочет она пока знакомиться, – заступался за дочку отец.

– А когда захочет? Когда восемьдесят лет стукнет? – не отступала та.

– Ну, ты загнула, конечно! – рассмеялся Михаил. – Вот зарастет сердечная рана и познакомится!

– Долго что-то зарастает, – недовольно пробубнила баба Валя и отправилась спать.

– Ну и что ж теперь? – пожал плечами Михаил. – Может и не зарасти совсем, – вздохнул он, вспомнив жену.

***

Вика обнаружила себя сидящей на голом крашеном полу в двухкомнатной квартире. Перед ней стояли тазы и ведра с кусками человеческого тела. Крови не было. То есть кровь, конечно, была и много, но ее уже уносило по чугунным стоякам пятиэтажки. Почему пятиэтажки? Да потому что, Виктория точно знала, что живет в пятиэтажке. Теперь нужно сделать самое главное; разложить куски по пакетам и вынести в мусорные контейнеры. Ночью, чтобы никто не заметил. И желательно подальше от дома. Складывая куски того, что еще несколько часов назад было человеком, Вика не испытывала страха или мук совести. Ну, убила и убила. Теперь главное не попасться. А кто был этот человек и за что она его так, не помнила. Убийство стерлось из памяти. Сейчас бы убрать все и больше никогда… Никогда этого не совершать. Впрочем, она уже много раз давала себе слово, и даже какое-то время держалась.

А потом что-то случалось, и она приходила в себя уже в квартире, пакуя по пакетам останки.

– Ужас, ужас, – шептала Вика, толкая перед собой сумку на колесиках и разбрасывая по разным контейнерам тяжелые пакеты.

Обязательно по разным! Чтобы запутать всех и вся. Выкидывая последний пакет, она огляделась. Знакомая местность. За углом начинался частный сектор, и совсем рядом ее дом.

Вика замерла, понимая, что что-то не так… В голове частный дом так ловко переплелся с двухкомнатной хрущевкой, что она не могла понять; где же на самом деле ее жилье? Куда идти?

Знакомый незнакомый двор завертелся ненормальной каруселью, и мусорные контейнеры с грохотом перевернулись. Раздался противный шорох…

Пакеты зашевелились и словно огромные черные гусеницы поползли к Вике.

– Я не хотела! – закричала она, не в силах сдвинуться с места.

А пакеты все ползли и ползли и вот уже завалили ее по грудь и уже нечем дышать. И вот уже и ничего не видно, кроме черного полиэтилена. Темнота и шуршание. И что-то липкое.

«Плохо кровь спустила, не всю», – промелькнула чужая мысль. Чужая…

– Да какую кровь?! – закричала Вика и проснулась.

Сон выветрился из памяти, как только Виктория, засунув ноги в мягкие тапочки, прошлепала в ванную.

На работу сегодня к двенадцати, так что можно не торопиться. Заварив чай, она положила в тарелку бабулиных сырников и приготовилась не спеша позавтракать в полной тишине. Не получилось.

Громко хлопнули ворота и через минуту в дом ввалились Юлька и баба Валя.

– Ура-а-а! – швырнув портфель, проорала сестренка. – А у нас уроки отменили!

– В связи, с чем это? – нахмурилась Виктория.

– А у бабули спроси! Я не поняла ничего! – отмахнулась та и ускакала в свою комнату.

– Что там, бабуль? – ловко расправляясь с сырником, поинтересовалась Вика.

– Ой, Викуся, и не спрашивай! Ужас-то какой! – заохала баба Валя.

– Что там за ужас? Бомбу нашли? Школу заминировали?

– Ах, если бы!

– Бабуль, – старшая внучка даже жевать перестала. – Ты что такое говоришь?

– Да бомбу-то увезут и взорвут, а школу разминируют! А тут и не знаю, как сказать. Маньяк у нас в округе завелся. Представляешь? Распиливает людей на кусочки, складывает по пакетам и выбрасывает в мусорные контейнеры. Вот!

– Да-а? – растерянно переспросила Вика и замерла. Перед глазами пронесся сегодн яшний сон.

– Ужас… – побледнев, добавила она.

– Это все, что можешь сказать?

– Нет, не все, – покачала головой внучка. – Могу еще кое-что к этому добавить.

– Э-э-э, – разведя руками, баба Валя выжидающе уставилась на Вику.

– Могу добавить, что этот тип живет в пятиэтажке, где-то рядом с нашим частным сектором. Он болен. Психически болен. Что там у него, не знаю. Может шизофрения, а может раздвоение личности. Я в этом не сильна. Как убивает и почему, не помнит. Приходит в себя только после убийства, когда надо заметать следы. Боится, что поймают и очень страдает. Болен, болен. И скорей всего это мужчина.