Людмила Герасимова - Зачем дана вторая жизнь

Стаскивает бабка с Радуни рубаху, перешагивает через свою сброшенную одежду, тянет внучку за собой в озерцо. Боязно девушке входить в него — ступни чувствуют холод. Но Манефа уже по грудь в воде, оглядывается на внучку и вскрикивает: всё юное тело в синих отметинах. Возвращается бабка, оглаживает Радуню, поворачивает спиной, потом лицом, проводит влажной ладонью по чуть выпуклому животу.

— Мал ещё Варнава! Что? Минай?! — страдает Манефа.

Молчит внучка, только капают на грудь слезинки из опущенных долу очей.

Тяжко вздыхает бабка, бормочет что-то под нос. Заводит внучку по пояс в студёную воду, обмывает поруганное тело. Несётся страстный шёпот выше елей — взлетают вспугнутые заклинанием птицы. Льётся пригоршнями на расплетённые косы вода. Всё быстрее крутится вокруг Радуни ведунья, растирает ей плечи, грудь, живот и спину, бормоча всё быстрей и быстрей. После на бережку окутывает её новиной, сама надевает длинную рубаху на мокрое тело, подбирает с травы разбросанную одежду и, обняв, ведёт внучку в избу.

Сладко спит Васёна на лавке, свесила руку, улыбается во сне. Сердито колдует Манефа над горшком, опускает в него разные травы, шепчет заветные слова над бурлящим варевом, добавляет медку. Остуживает в плошке, обмахивая длинным пучком пахучих трав, поит внучку и укладывает спать. Спит Радуня, и приходит резкая боль в животе, но проснуться никак не может. Будит бабка внучку, показывает тряпицу в крови с куском розовой, в прожилках, плоти.

— Теперь в твоём чреве нет ублюдка, — объясняет она, завязывая тряпку в узел. — В лесу закопаю. А ты спи.

День клонится к вечеру — просыпается голодная Васёна. Кормит Манефа девчонку лепёшками, мёдом, говорит с ней ласково:

— Беги домой, чадушко. Скажи Минаю: захворала Радуня, жжёт её огонь, к завтрему на ноги поставлю, — и суёт в руки узелок с гостинцами.

Вот и скрылась в пыли быстроногая Васёна. Будит знахарка внучку, отпаивает ароматным снадобьем, и всё журчит её тихая неразборчивая речь. Хорошо у бабки в избе, пахнет покоем и детством, мир и благодать разливаются внутри. Наконец-то нет страха: не тронет ночью Радуню ненавистный Минай.

— Девушки! Просыпаемся! Меряем температурку! Селиванова, готовь попку на укольчик, пора обезболивающее колоть.

Бодрая сестричка тут же вернулась с полным шприцем.

В больничном коридоре уже вовсю кипела жизнь: слышались шаги, голоса; хлопали двери.

В палату протиснулась толстая санитарка, грохнула об пол тяжелое ведро — девятый вал выплеснулся на линолеум, слабо запахло хлоркой. Тряпка на шустрой швабре мигом разогнала море по полу, отправив тапки больных далеко под кровать. Нянька с легкостью подхватила ведро и боком удалилась за дверь, оставив её открытой. Анна Павловна, бурча под нос ругательства, предприняла несколько тщетных попыток зацепить тапки ногой. Пришлось отодвинуть койку.

— Давай принесу завтрак, — предложила она Лене, наконец обувшись.

— Нет, спасибо, я фрукты доем.

— Я няньку с судном пришлю, — пообещала Анна и зашаркала к раздаточной.

Лене вспомнился странный сон, и на душе стало легче. Неожиданно явилась мысль о Максиме: как он, думает ли о ней? Сердце отчего-то забилось быстрее. Размышления прервала сестричка. Взглянув на ртутный столбик, она предупредила:

— Приберитесь! Скоро обход.

Лену осматривал лечащий врач: осторожно размотал бинт, приподнял стерильную повязку и остался доволен.

— Теперь можно потихоньку вставать! — разрешил Александр Иванович. — Только не увлекайтесь, и никаких резких движений! Что? Сновидения больше не мучают?

— Мучают! — призналась Лена.

— Может, консультацию психиатра устроить? Как, вы не против? — спросил он, почесав затылок и сбив на лоб накрахмаленный колпак.

— Да! Я вас очень прошу! Пусть меня осмотрит. Может, я его больная! — грустно пошутила Лена.

— Вряд ли, — покачал головой доктор, — думаю, это посттравматический синдром. Со временем должен пройти, но лечиться надо.

Лена в душе ликовала: теперь ей можно вставать. «Вот придет Настя, мы вместе проведаем Максима», — решила она, глядя через открытое окно в голубую высь чистого весеннего неба. Неожиданно мысли вернулись к ночным видениям. Что связывает её с несчастной девушкой, которая жила много веков назад? Или не жила? «Может, это плод моей фантазии? — размышляла она. — Нет, я ведь не знаю, что с ней будет дальше, мне даже самой теперь интересно. Но почему я не вижу Радуню, а ощущаю себя в ней? Я даже не знаю, как она, то есть я, выгляжу! Знаю только, что у неё длинные тёмно-русые косы, она тоненькая. Ой! Я же видела отражение в воде! Эта Радуня просто красавица, но мы с ней вовсе не похожи. А бабушка действительно ворожея, защитила внучку. Бабушка Манефа! Почему так щемит сердце, когда я думаю о ней? А как же родная бабушка Ирина? Ведь я люблю её, и живём мы в одном городе, но редко видимся, и почему-то всегда думаю о ней спокойно.