Татьяна Устинова - Пояс Ориона

И она полюбила… одеваться. Так, чтоб на неё посматривали и чтоб ей улыбались. Стеганая английская куртка, небольшая сумочка в знаменитую британскую клетку, вельветовые штаны и роскошный свитер – чтобы ехать с мужем в «Сапсане» и чувствовать себя прекрасно. Отличного кроя брюки, ладный жакет, желательно с каким-нибудь «приколом» – рваным краем или искусно перекошенными пуговицами, – плотная футболка, которая так выгодно подчёркивает грудь, – чтобы ходить на совещания или встречи с режиссёрами и артистами.

А тут – о ужас! – брюк-то и нету!..

Тонечка знала на Большой Покровской шикарный магазин. Три этажа набиты невообразимым люксом, зато на четвёртом как раз то, что ей нужно – кашемир, шёлк, шаловливая элегантность.

И Тонечка отправилась за штанами, абсолютно уверенная, что подберёт себе там «что-нибудь ещё». На самом деле ей ничего не нужно, но одна мысль о том, что она может купить вещичку, которая вдруг понравится, поднимала ей настроение.

На улице было серо и сыро.

– Сыр сер, – сказала себе Тонечка, спускаясь с крыльца «Шератона». На самом деле было ещё и скользко. – Обещали же солнышко! Сколько можно, уже полгода живём вообще без солнца!..

Народ гулял по Покровской не торопясь – романтические парочки, бодрые старушки, компании с рюкзаками, по всему видно, туристы. Пробежала девчонка с собакой на поводке, прискакала компания парней, по-лошадиному топая тяжеленными ботинками. Уличный саксофонист старательно выводил рулады, Тонечка подошла и положила в раскрытый чехол бумажку – пятьдесят рублей. Саксофонист кивнул ей и улыбнулся глазами, не отрываясь от своего инструмента.

…Хороший город Нижний Новгород!..

На четвёртом этаже нужного магазина знакомые приказчицы возликовали, и первым делом: не желает ли Тонечка чаю или кофе? А дело-то сразу пошло – ей принесли несколько пар отличных брюк, золотисто-бежевый свитер с высоким горлом и короткими рукавами, короткую кофтёнку-размахайку на одной пуговице. Кофтёнка была особенно хороша – она вроде бы ни на что не претендовала, но фасон, эта единственная пуговица и какое-то потаённое сверкание тёмно-синего, почти чёрного кашемира делали своё дело, Тонечка глаз от себя не могла оторвать в зеркале!..

В конце концов она взяла брюки и свитер, ей понравились эти короткие рукава, долго вздыхала над кофтёнкой – всё вместе выходило дорого, – но, мысленно прикинув свои финансы, решила взять и её тоже.

– Это очень правильно, – приговаривала приказчица, заворачивая покупки. – Не потому, что нам продать нужно, а по-честному – вам так хорошо! И вы носить будете, не пожалеете!

– И нас вспомните, – поддакивала вторая.

Совершенно счастливая Тонечка вышла из магазина, радостно соображая, что сейчас для телевидения она наденет новые брюки и как раз эту самую кофтёнку, и там все упадут замертво!..

Она перешла трамвайные пути и зашагала к отелю, когда из-за кремлёвской башни вдруг выглянуло неожиданно косматое дымное солнце.

Тонечка заулыбалась во весь рот. На улице сразу сделалось весело, словно голоса зазвучали громче, и саксофон запел бодрее, из кондитерской запахло кофе и сдобным тестом – красота!

Тут ей на глаза попалась вывеска «Редкие и старинные книги» и внизу помельче «Во двор и направо», и Тонечка решила заглянуть. По опыту она знала, что нынче к «старинным» и «редким» относятся все книги, изданные до двухтысячного года, а не только «Новой и совершенной расчотистой картёжный игрок», 1791. Ей для работы нужен Эренбург, дома он был, разумеется, но с собой она не взяла, и хорошо было купить, а тут он вполне может быть, среди «старинных и редких»!

Она свернула с оживлённой Покровки в подворотню. Промёрзший кирпичный свод был невысок, можно дотронуться рукой, и почему-то здесь гулял ветер и уличные звуки как отрезало, и показалось, что она попала, может, и не в тысячу семьсот девяносто первый год, но уж в тысячу девятьсот пятнадцатый точно! Тонечка сунула нос в воротник куртки, ускорила шаг и почти вбежала во двор. Здесь были навалены сугробы почти до уровня окон, и жёлтая стена с отвалившейся штукатуркой тоже казалась иззябшей, промёрзшей.

Слева в сугробе копошились какие-то люди, Тонечка в первую секунду не поняла, что они делают.

Они молча и сосредоточенно били ногами единственного, корчившегося на снегу. Тот не звал на помощь, не кричал, он корчился и хрипел. Когда очередной ботинок врезался ему в рёбра, изо рта у него вырывался фонтанчик крови.