Татьяна Устинова - Пояс Ориона

Понимая, что долго не протянет, он вытолкал её из душа. Совершенно мокрые, они упали на кровать и стали по ней кататься.

– Ты моя, – грозно заявил он ей в самый ответственный момент. Ему это было очень важно. – Ты только моя.

Тонечка принимала его со всё тем же первобытным восторгом, ей хотелось ещё больше, сильнее, и чтоб он тоже принадлежал ей целиком, до самой последней молекулы, и тогда… тогда… тогда… на несколько мгновений всё в мире изменится, мир изменится сам, и она станет частью этого изменившегося волшебного мира!..

…Очень быстро она замёрзла и забралась под одеяло, а ему было невыносимо жарко. Он лежал, раскинувшись, и тяжело дышал.

В этот момент он чувствовал себя полным, окончательным и вечным победителем.

– Я тебя люблю, – сказал он, не открывая глаз.

– Слияние душ, слияние тел, – пробормотала Тонечка, – со мной он делал, что хотел.

Герман открыл глаза, посмотрел в потолок и захохотал.

– Что ты? Я сочиняю любовные стихи.

– Давай закажем в номер поесть и выпить?

– Мне уху, – тут же отозвалась его романтическая жена, – можно двойную. Ещё форшмак и ледяной водки! И томатного сока! И пирожное с кремом! Саш, я толстая?

Он опять захохотал, поднялся, не стесняясь и не прикрываясь, подошел к телефону и заказал еды и водки.

– Одеяло совсем мокрое, – Тонечка, взбрыкивая ногами, пыталась найти местечко посуше. – Может, ещё и одеяло попросить?

Герман вновь было взялся за трубку, Тонечка подскочила и отобрала.

– Ещё не хватает! Давай лучше на батарее посушим!

– Как в общаге? – осведомился Герман, стянул одеяло с кровати и стал откидывать занавески в поисках батареи. – Мы в общаге всегда так одеяла сушили. После лета! Когда их раздавали, они были… совсем сырые.

– Ты жил в общаге? – спросила Тонечка. – Ты же москвич, какая общага?!

– А батареи-то и нету, – объявил Герман. – Тут всё по-модному, в полу конвектор. Бросить одеяло сверху? Высохнет?

Тонечка в ванной включила фен и принялась сушить волосы. Они всегда плохо сохли, их было слишком много, и они слишком буйно кудрявились. Фен приятно дул ей в лицо тёплым воздухом, она время от времени прикрывала глаза и размышляла.

…Её муж, оказывается, вовсе не делит с ней жизнь. Нет, у них, разумеется, есть общее бытие, но разница в том, что Тонечкина жизнь этим общим бытием и ограничивается, а его – вовсе нет. Она понятия не имеет, сколько всего там осталось – за границей круга. Должно быть много! И он не хочет это с ней делить.

Он так ничего и не рассказал про Кондрата Ермолаева, и непонятного парня по имени Родион он, оказывается, знал!

Тонечка, прожившая последний год, как в раю, вдруг усомнилась, что это рай, а не театральная декорация с голубым небом, позолоченными деревцами и хрустальными бубенцами.

Она усомнилась и перепугалась. Вдруг она обманулась, и на самом деле нет никакого рая и того, кто этот рай создал?.. Вдруг она всё придумала, а он только немного подрисовал картину, которую она с таким упоением придумывала и воплощала?..

Муж и жена, говаривала её мама Марина Тимофеевна, одна сатана.

…Сатана?..

Впрочем, она говорила ещё так: если ты в чём-то сомневаешься, или не уверена, или опасаешься, у тебя есть только один выход – поговорить. Не нужно ничего выдумывать за другого человека, не нужно никаких сложных построений на пустом месте. Если хочешь получить ответ – задай вопрос.

Тонечка выключила фен и крикнула в сторону комнаты:

– Кто такой Родион? И откуда он взялся?

– Племянник Кондрата, – тут же отозвался муж. – Выходи, что ты там опять застряла!

– Пф-ф-ф, – сказала Тонечка своему отражению в зеркале. Такого скорого сюрприза она не ожидала. – Племянник!..

– Ну да, племянник, – подтвердил Герман, входя в ванную. – У Кондрата была сестра, умерла, остался мальчишка. Его забрали в детдом. Кондрат узнал о нём недавно, стал искать, просил меня помочь. Я помог.

– У тебя связи в детских домах? – Тонечка накинула халат, туго-туго затянула пояс, чтобы не допустить вольностей, подвинула мужа с дороги и прошла в комнату.

Он пожал плечами ей вслед и тоже облачился в халат.

– У меня связи в телевизионных программах, шери, – иногда он почему-то так её называл, на французский манер, а ещё, уж по совсем непонятной причине, Ефим Давыдович. – Вроде, например, «Ищу тебя»! Они и нашли.

– Где?

– Где-то в Угличе.

– А сколько ему лет?

– Семнадцать, – ответил Герман, не задумываясь. – В этом году школу заканчивает.