Евгения Михайлова - Перевернутый мир

Я брюзга, неврастеник, перфекционист в маниакальной степени. Возможно, профессионально непригодный. Режиссер всю жизнь рассказывает о человеке. О том, как он отвратителен в своей красоте, как прекрасен в уродстве. Какое бедствие его любовь, каким утешением в безумном беге за иллюзией станет провал и окончательный крах – единственная возможность остановиться и наконец остро и ясно все понять.

Примитивно говоря, я должен любить человека, каждого в отдельности и всю толпу в целом. Но я не люблю даже своих актеров. Если все получается, я люблю их образы на экране. А это, наверное, самолюбование. Хотя за пределами монтажного стола и экрана я и себя не люблю. Только иногда, в своем самом уравновешенном состоянии (для многих это и есть напряжение нервов и бурление в мозгах), я допускаю мысль, что прав: видеть важнее, чем тупо блеять от нежности. Что понимать – это значит пройти по осколкам чужого, отталкивающего, вывернутого наизнанку сознания. Что самый темный, жестокий и режущий собственные вены протест с проблеском крошечного, сурового, но вырванного из собственного сердца сострадания, – и есть любовь. Это, а не лубочная картинка, вбитая в слабые мозги и неразвитые эмоции. Да, понимание иногда возникает, но проблема человеческих отношений остается. Мне тяжело с людьми, ради которых я вроде бы живу и работаю. Я легче выношу любые рабочие столкновения, чем ежедневные контакты с женой и сыном. С Алисой, утратившей свою нежность, золотисто-бежевую мягкость и заматеревшей в уверенности и грубости крутой тетки, которая нашла способ выйти к приличным деньгам. Я соглашусь с тем, что это такой талант, но вычту все заработанные Алисой деньги из ее женского и человеческого образа. И у меня останется дешевая спекулянтка, которая дорого продает в том числе и то, что должна раздавать по долгу и призванию. Алиса – не просветитель, не воспитатель, не целитель робких душ. Она что-то вроде главаря то ли секты, то ли банды. И она бы очень удивилась, узнав, что я так подробно о ней думаю. В последние годы мы почти не разговариваем. Все свелось к нескольким отработанным дежурным фразам.

Сын Коля. Был когда-то прелестным пацаненком – и вдруг взрослый человек посмотрел на меня изучающим и подозрительным взглядом. И по каким-то фразам, реакциям я понимаю, что он начинен с головы до пят чужими и неприятными для меня качествами. Расчет, алчность, цинизм и с удовольствием растоптанная доверчивость. Впрочем, каждый имеет право выживать, как у него получается. Я допускаю свою вину или преступление в том, что мой сын никогда не искал у меня поддержки, совета, понимания. В самом сложном и мучительном возрасте взросления рядом с Колей была только мама, и от нее Коля узнал, что все двери открываются золотым ключом. Сейчас у него наверняка есть женщины, и он их, конечно, просто покупает. И это самое простое решение темы любви-нелюбви. Скорее всего, Коле повезло, что он не набрался моих сложностей и терзаний. Надеюсь, он это понимает и не держит зла.

Я выехал сегодня со студии в два часа ночи. Катя уехала на метро часов в одиннадцать. Я ехал медленно, пытался не думать о ней, потому что это бессмысленное занятие. Тот единственный случай, когда мысль сразу парализует желание каждого нерва ласкать ее образ. И что еще невероятнее – не на экране.

Звонок раздался с неизвестного номера. И мужской, незнакомый, требовательный и властный голос произнес:

– Валерий Смирнов? С вами говорит Арсений Васильев, отец Кати. Произошло несчастье: на Катю напали, она в больнице.

– Что случилось? Как? Кто? Что с ней сделали?

– Об этом потом, Валерий. Дело в том, что я следователь, правда, без ног и кабинета. И поверю только тому, что узнаю сам. Соберитесь, пожалуйста, это важно именно сейчас. Вспомните, когда она вышла, с кем, кто вообще перед ее уходом находился рядом. Кто мог испытывать к ней неприязнь… Да, и где вы были в это время – с одиннадцати тридцати до часу ночи. И кто вас видел… Прошу прощения. Но такова процедура.

Я, как зомбированный, отвечал на все его вопросы, чувствовал только боль в скулах, оттого что все кости и мышцы свело.

– Хорошо, – наконец произнес отец Кати. – В больницу вас сейчас не пустят. В ближайшие дни тоже вряд ли. Номер справочного телефона сейчас сброшу по смс. Я надеюсь на ваше понимание: когда нам всем станут известны подробности нападения, последствия, хотелось бы все обсудить до того, как вам придется отвечать на вопросы официального следователя. Здесь есть тонкости. К примеру, следствие может сразу направлять показания свидетелей к удобной им причине.