Татьяна Коган - Клуб для избранных

Все эти предметы, хотя и привычные, воспринимались странно, как будто что-то в них неуловимо изменилось. Например, часы она обычно хранила в тумбочке, чтобы громко не тикали — а теперь они стояли сверху. Постеры изображали голливудских киногероев, а сейчас среди них затесался плакат с пучеглазой черной собакой. Вместо сиреневой фиалки на подоконнике росла ярко-желтая орхидея — в знакомом маленьком горшочке.

Леся, безусловно, находилась в своей больничной палате. Но отчего же все казалось таким… вырванным из контекста, не подогнанным под формат? Словно в компьютерной программе случился сбой, и на изображение ее жизни наложили фрагменты из посторонних, не имеющих к ней отношения историй. Или как будто сперва кто-то уничтожил ее палату, стер ластиком, как неудачный эскиз, а потом быстро восстановил по памяти, извратив некоторые детали.

Интересно, а сама-то она как выглядит? Может, и ее тоже того… стерли и нарисовали заново? Леся приподнялась на локтях, потом осторожно села, достала из выдвижного ящика зеркальце и почти разочарованно выдохнула, увидев собственное отражение. Все те же русые волосы, тусклые серые глаза, тонкие огорченные губы. Скучный, невыразительный облик. Детский, беззащитный. Идеальная жертва для какого-нибудь маньяка. Вон и синяк вполлица расплывается — подарочек от Люцифера.

Секундочку.

Леся медленно покрутила головой, осмысливая открывшуюся глазам картину, и вдруг застонала в голос. До нее наконец дошло.

Она снова в клинике. Ее доставили сюда силой, прямо из отделения УВД. И весь ее бунт, ее гордый побег горели синим пламенем.

Дыхание перехватило, и где-то внутри взорвался истончившийся клапан. Леся завыла в голос, отчаянно, давясь слезами, заламывая руки. Ее тонкие плечи конвульсивно вздрагивали; она сгорбилась, сжалась, сразу уменьшившись в размерах, а истерика накатывала все сильнее, и теперь — даже если бы Леся захотела — не смогла бы остановиться, полностью не иссякнув.

Прошло не менее получаса, прежде чем сквозь шумевшую в ушах кровь она расслышала мягкий скрип открывающейся двери.

На пороге стоял Виктор. На его переносице залегла глубокая скорбная морщина. Весь его облик выражал едва сдерживаемое страдание.

— Я больше не могу этого выносить.

Лесю так изумило это признание, что она моментально перестала рыдать и молча уставилась на него.

— Давай поговорим, Олеся. Я постараюсь ответить на все твои вопросы. Твой лечащий врач, Петр Петрович, считает, что это не самая блестящая идея. Твоя психика еще нестабильна, слишком рано выдергивать тебя из твоей добровольной иллюзии, с определенной долей вероятности это усугубит твое нынешнее состояние. Я имел с доктором долгую беседу, мы взвешивали все «за» и «против», и в конце концов он пришел к выводу, что сейчас, когда у тебя внезапно образовался короткий период прояснения, стоит рискнуть и попробовать дать тебе то, чего ты так жаждешь, — правду. — Виктор умолк, испытующе глядя на Лесю. — Ты в состоянии общаться? Или лучше отложить беседу?

— И что, никаких уколов, мерзких таблеток и смирительных рубашек? — Леся вскинула дрожащий подбородок. — Мы просто побеседуем?

— Никаких уколов и мерзких таблеток, пока ты сама не согласишься их принимать. А смирительные рубашки в современной психиатрии уже давно не используются, тебе ли не знать, Олеся, — с легкой укоризной вымолвил он.

Кровь прихлынула к ее щекам, но она не опустила глаз:

— Где мой отец, Виктор? Почему я не могу с ним связаться?

Его лицо помрачнело:

— Вот об этом прежде всего нам и нужно поговорить. — Он выдержал паузу, мучительно подбирая слова. — Твой отец… Ты не можешь с ним связаться… Потому что он мертв, Олеся. Мертв уже несколько месяцев.

Какое-то время Леся взирала на Виктора с замешательством и досадой, не понимая, то ли он так жестоко шутит, то ли намеренно сводит ее с ума.

— Он не может быть мертв, — резко ответила она. — Особенно несколько месяцев, как ты изволил сказать. Я говорила с ним по телефону на этой неделе. Его голос звучал очень даже живым.

— К сожалению, моя дорогая, вы заблуждаетесь. — Леся вздрогнула, увидев в проеме двери Пепе. Оказывается, он стоял там все это время, со своим неизменным блокнотиком, а она и не заметила.

— Телефоны, как и все другие средства связи с внешним миром, в клинике запрещены, — продолжил Пепе. — Простите, но вы звонили по воображаемому телефону.

Леся ошеломленно молчала.

— Твой отец погиб в автомобильной аварии полгода назад, — объяснил Виктор. — Никто не понял, что в итоге произошло. Водитель автомобиля, в котором находился твой отец, то ли не справился с управлением, то ли по какой-то другой причине выехал прямо на встречку и врезался в грузовик. Погибли трое, следов диверсии полиция не обнаружила. Это был громкий случай, сама понимаешь — погиб влиятельный бизнесмен. В прессе поднялась шумиха, все гадали, что могло случиться, были и совсем уж невероятные предположения, но большинство придерживались официальной версии об отказе тормозов.