Анастасия Компанцева - Рассказы и сказки о странном и страшном – 2

Легко сказать – хорошо, я уеду немедленно.

А как уедешь?

Здесь нет автобусов, и непонятно даже, как добраться до шоссе. Родители давно уговаривали ее пойти на водительские курсы, но она только отмахивалась: с моей-то внимательностью выезжать на дорогу – да вы что? Теперь Кира сильно сожалела о своей неуступчивости. Можно было бы в любое время укатить на машине Егора, бросив его здесь…

Кира мыла посуду и буквально спиной чувствовала, что Егор наблюдает за нею. Хотелось спросить: «О чем ты думаешь, когда смотришь на меня?» – но она не отваживалась. Сейчас ей было сложно даже встретиться с ним взглядом. Проще сосредоточиться на автоматических движениях: провести губкой по гладкой керамической поверхности, ополоснуть тарелку прохладной водой.

Как долго он стоял рядом с ней на обрыве, пока она его не заметила? Что он слышал?

Сложно собраться с мыслями. Его взгляд – как прикосновение. Вторжение в личное пространство. Не обязательно оглядываться – она всегда безошибочно угадывает, смотрит ли Егор на нее в данный момент. Сейчас он смотрит. Пристально. Сконцентрировав все внимание на ней одной.

Может, поговорить с ним – откровенно, не скрывая некоторой растерянности? Но что сказать? «Знаешь, мне тут доложили, что ты ходил к гадалке…»

…Из-за спины протянулись руки, обхватили за талию, в плечо уткнулся подбородок. Кира поставила идеально вымытую тарелку на столешницу и медленно развернулась в кольце объятий: Егор так и не разжал рук. Она чувствовала его чуть щекотное дыхание на шее, у самой ключицы.

– Не скучно тебе здесь? – шепнул он, поцеловал в мочку уха. – Еще не пожалела, что вышла за меня замуж?

Что она должна была ответить? Конечно, она промолчала, только вздохнула резко, судорожно, когда Егор заскользил подушечками пальцев вдоль ее позвоночника – вверх и вниз, и в следующий миг она уже вытягивала, выдергивала все еще мокрыми руками края его заправленной в джинсы майки, чтобы добраться до поджарого живота, дорожки курчавых волос, неровного шрама на левом боку – после аварии.

Она может думать о чем угодно, подспудно бояться Егора, приписывать ему какие-то тайные нехорошие намерения – телу все равно. Оно лучше знает, как реагировать. Дыхание учащается, сердце гулко пульсирует, и даже самое легкое касание, поглаживание, сплетение пальцев, да что там, просто теплый выдох из губ в губы вызывает трепет, совершенно неконтролируемый. И дальше – только череда движений, нервный ритм, воздух – рывками в легкие, пока не остается никаких мыслей, никаких тревог. Это полное растворение. Самозабвение. Слияние.

Все, что Егор может дать ей.

Он никогда не говорил ей, что думает, что чувствует. Не считал нужным. Если уж на то пошло, он не произносил даже: «Я люблю тебя». Но когда они замирали друг у друга в объятиях, ей казалось, что это неважно.

Время от времени.

Порой блаженная истома проходила слишком быстро, и оставалось только недоумение: как можно одновременно ощущать, что вот это – самый близкий человек на свете, и при этом с горечью понимать, что он чужой, что ей, в сущности, ничего не известно о нем – по крайней мере, от него самого?

Да, она знает его на ощупь, на вкус, но слова – то, чего ей отчаянно не хватает. Скажи мне. Скажи. Что-нибудь единственно правильное. То, что я хочу услышать.

Обмани меня хотя бы!

Она не из тех, кто постоянно спрашивает: «Ты меня любишь? Ты меня любишь? Нет, ты точно меня любишь?» Но все-таки… иногда… очень хочется узнать. Только – как, если не решаешься задавать глупые вопросы?

…Пойти к гадалке? – вдруг мелькнула непрошенная мысль.

Кира пыталась сконцентрироваться на простых, физических, тактильных ощущениях, путаясь пальцами в коротких взъерошенных прядях, прижимаясь губами к горячей коже. Затмение, забвение – вот что ей было нужно сейчас. Не думать. Отключиться. Стереть из памяти один-единственный телефонный разговор.

Ничего ведь не случилось. Ничего плохого. А там, возле обрыва, ей могло показаться все что угодно – после очередных страшилок Арины.

Этой ночью она будет лежать с Егором в одной постели, слушать его медленное, ровное дыхание и старательно не думать ни о чем. Как поборник медитации, желающий освободить свой разум.

Она, правда, не уверена, что разум у нее еще остался. Что он вообще был.

***

По дому плыла тишина.

Кира засыпала, просыпалась, снова засыпала – и все время, между дремотой и явью, ощущение близкой беды не покидало ее. В голове вертелся маленький вихрь недобрых мыслей.