Иван Козлов - Чужое лицо

– Мне все же хотелось бы с вами встретиться!

– Не исключено, – говорит Бабашвили и хлопает ладонью по кипе бумаг. – А сейчас, простите, у меня много работы. Всего вам доброго.

Строгая монашка Света провожает меня вниз. На прощание радует:

– Мы снимаем вас с учета, больше сюда ездить не надо.

– А если опять под машину попаду?

Она очень серьезно смотрит на меня, без тени улыбки отвечает:

– Вам в таком случае надо попасть под нужную машину, а их в Москве немного.

Я это уже понял.

Вика лежит в траве на поляне, подставив солнцу оголенную спину. На капоте машины красуются семь подосиновиков в тугих ярких шляпах.

Мы, кажется, поменялись ролями. Вика теперь добродушна, меня же раздражает то слепящее солнце, бьющее в лобовое стекло, то духота…

– Ты чего нервничаешь? – спрашивает Вика.

Попробуй не нервничать, когда у тебя дома находится объект для охоты заядлых браконьеров, коих не останавливают никакие правила. Это я точно знаю, сам был таким. Что делать? Свести девчонку с Кукушкиным? Открою себя. Силой посадить ее в поезд, идущий до Кемерово? «О каком институте может идти речь, если тебя, Настя, хотят пришить? Езжай в деревню, паси гусей, дои корову…» Нет, эта сойдет на первой же станции и вернется. Хотя, конечно, дальше – уже не мое дело… Да нет, мое. Еще какое мое! Я же ее заталкивал в машину.

– Высади у ближайшего метро, – прошу Вику.

– А краны? – спрашивает она. – Их починка, между прочим, обязательна при дружеских взаимоотношениях. Товарищеская помощь, так сказать…

Может, поговорить с Падунцом? Мужик он деловой, должен понять. Но он поймет и то, кем я был… Черт, одна-единственная ниточка осталась, связывающая меня с Гнусавым, и никак ее не разорвать. Голова уже гудит.

– Будут тебе краны. Но и ты удружи: выпей со мной коньяка, зря, что ли, таскал его весь день.

– Тут меня упрашивать не надо.

С сантехникой все оказалось не так просто: около часа провозился. Но как раз к этому времени Вика успела приготовить грибной суп.

Первая же рюмка коньяка немного расслабила. Но захотелось большего. Налил по второй, не успев толком закусить.

– У тебя проблемы, Костик?

Я промолчал.

– Честно скажи, ты обиделся на те мои слова? Костя, но это прежде всего я делаю ради тебя, чтоб завтра тебе не было так больно, когда…

Интересно, какие слова она ищет? А я свои уже нашел:

– «Тетя, ослабьте ошейник, довольно! Песику, тетя, не делайте больно…» Там дальше знаешь о чем? О том, что она его отпустила, он убежал из дому, но и ей, и псу стало от этого еще хуже. Ладно, Вика, по третьей – и я убегу.

– После третьей я тебя не отпущу, пока хорошо не закусишь.

– А когда закушу – отпустишь?

Какие у нее все-таки красивые глаза. Изумруды. И вообще вся она… Нет, это точно: именно она приходила последние годы в мои сны, и я ее пробовал гнать оттуда…

– Ладно, друзьями станем с завтрашнего дня. Сегодня я тебя вообще не отпущу. – И она высвободила из-под халата голую коленку.

– Выпьем третью – и в кровать?

– Циник, – сказала она. И засмеялась. – Можно и до третьей, можно потом и после третьей…

Когда мы, разморенные, лежали на простынях, она уткнулась мне лицом в грудь и замерла. Через минуту я почувствовал, что она плачет.

– Ты что? Ну-ка, подними личико…

– Не надо, прошу… Дай я так немного полежу. Костя, Кости-ик! Ты с завтрашнего дня уже забудешь меня, да?

– Перестань, Вика.

– Не перестану, не перестану… Я все-все тебе расскажу… Мне тогда еще восемнадцати не было…

Вике не было восемнадцати, когда она в доме отдыха, на море, встретила Белакова. Красивый спокойный мужчина, танцевал, целовал ей руку. Катал на катере, угощал фруктами. Не приставал, не наговаривал ерунды. Когда она улетела домой, до самого трапа довез на машине. Он имел такие привилегии. Потом – встречи в Москве. Цветы, шампанское, серебряный мерс, постель. Дорогие подарки, поездка за границу, в Берлин (сумел оформить то ли переводчицей, то ли секретарем). Два аборта в течение года. В качестве компенсации – эта вот квартира. Почему не женился? Да потому, что положение не позволяло, да у него и семья, двое детей. Правда, дети уже взрослые – он ведь на пятнадцать лет старше Вики… Словом, о разводах и свадьбах они старались не говорить. Его устраивала существовавшая ситуация. До некоторых пор – и ее. Пока она не поняла, что потеряла саму себя. Ей уже не быть матерью, не рожать. Ей не распоряжаться собой: старея, Белаков становился все ревнивее, за каждым шагом ее следил. Не стеснялся говорить: «Ты моя, я тебя купил». Начал по-черному пить. Начал при ней материться – никогда раньше этого не было. Ей же рассказывает о приключениях с юными любовницами. И тут же грозит: узнаю что – в порошок сотру. Он это может, у него большая власть, а денег – больше, чем власти. Всем этим и упивается.