Александр Спахов - Заклинатель Ос

Институт Склифосовского хоть и расположен на пересечении шумного Садового кольца и помпезного проспекта Мира, но главный вход имеет с переулка канувшего в историю Грохольского. Институт представляет собой больничный, на полтора десятка зданий, городок с девятиэтажным корпусом во главе.

Своих следопытов, Толстого и Тонкого, чтобы не мешали и не прознали лишнего, Никитий решил оставить в гардеробе. Он сдал куртку и последним нырнул в закрывавшиеся двери лифта. Толстый рванул пешком по лестнице и, разумеется, потерял его. Теперь верзилам не оставалось ничего, кроме как сидеть возле гардероба и ждать, как путеводную звезду, возвращения объекта.

Строго говоря, Никитий мог бы и не раздеваться, там, куда он направлялся, не требовали, но ему надо было оторваться от топтунов. Иначе они принялись бы шататься по территории, высматривать, а это лишнее.

Через заднюю дверь приёмного покоя Челюскин вышел в больничный двор. Стояла ранняя, самая трепетная осень. Деревья окрашиваются в яркие цвета, слякоть ещё впереди. Время очарования. В такие дни мечтаешь о полнокровной и мощной жизни. А Никитий направлялся в морг.

Жизнь, само собой, не заканчивается остановкой сердца, последним вздохом, физическим распадом человека. Дух и душа не исчезают бесследно, это очевидно, как очевидно и то, что в каждом из нас есть искра Божья. Но почему тогда смерть – безутешное горе и величайшая трагедия? Зачем стенания и слёзы, салюты и отпевания? Видно, нравится душе наш мир, видно, нужна ей зачем-то вся эта суета под названием «земная жизнь». Что составляет человеческую жизнь? Разный вздор: пища, секс, отдых, внешность, деньги. Паратройка инстинктов, и больше ничего. Но как не хочется с этим расставаться!

Возле входа в патологоанатомическое отделение крепкий санитар в ватнике поверх серого халата, подперев стену, курил сигарету без фильтра. Лицо выдавало в нём человека тяжело пьющего и во хмелю опасного. Для такого не существует запретов и преград. Ясно, что смерть для него не является ни загадкой, ни таинством. А что касается жизни, то он давно прошёл огонь, воду и всё остальное и притворил за собой калитку. Казалось, что хоть и бьётся в нём сердце, но кровь уже остыла. Прохладная у него кровь.

С таким договориться можно, подумал Никитий и сказал:

– Уважаемый, это ты на тот свет провожаешь?

– Только до полдороги, – пробурчал, не оборачиваясь, санитар.

– Значит, где проход, знаешь? – Никитий придвинулся поближе.

– А что? Кого туда отправить нужно? – по-прежнему не глядя на собеседника, пробурчал санитар.

– Скорее встретить. – Челюскин помолчал и добавил: – Доводилось?

– Всяко бывало… – Крепыш в ватнике оживился и повернул наконец голову в сторону Никития. – Но не часто, навыка нету.

– А ты попробуй, может, и получится.

– Ладно. – Теперь на Никития смотрел другой человек, человек, в котором проснулись желания. – Говори, что надо?

– Тут четыре дня назад одну женщину в долгий путь проводили, так вот вернуть её надо.

– Кто такая?

– Назарова Нина Константиновна, самоубийство, отравление. – Никитий затолкал в руку санитару две пятисотки.

– Ах, эту… – Тот вздохнул и погрузился в молчание.

Молчание его оказалось настолько глубоким, что не прервалось даже после того, как Никитий прибавил к предыдущим ещё две лиловые бумажки с изображением города Архангельска. Тут пришла пора вздыхать Никитию, потому что ещё одна купюра, на сей раз тысячного достоинства, перекочевала в холодный, как могила, кулак санитара.

– Жива твоя Нинка, принимай. Из желудочного отделения я её лично сюда на каталке вперёд ногами привёз, а уж дальше сама пошла.

– На тот свет?

– Не знаю, не проследил.

– А по бумагам как? – Никитий закурил и протянул пачку санитару, но тот не взял.

– По бумагам паралич дыхательных путей, интоксикация, растворение печени, летальный исход. Труп выдан в гробу. Кремирован на следующий день.

– Кого ты туда положил?

– А тебе какое дело? Сам, что ли, хотел проскочить? Просись, я устрою.

– Ладно, ладно, не кипятись. – Никитий примирительно развёл руками. – Вижу, что глупость сморозил. А кто её получал, по каким документам?

– Известно кто… Родня.

– Какая родня? Кто? – твёрдо спросил Челюскин.

– Вдовец, по свидетельству о браке. Всё, кончай разговор, хватит. – Санитар начал оборачиваться, собираясь зайти внутрь морга.

– Последний вопрос. Вдовец местный?

– Никитий потянул за рукав ватника. – Нет, не местный. Тутошние больше не женятся. Он из персонала восьмого корпуса, желудочного как раз. – Санитар уже поставил ногу на порог.