Риа Фрай - Не ее дочь

Мимо спешат машины, нетерпеливо объезжая остановившегося на обочине велосипедиста. Не знаю, ехать мне дальше или нет, мне хочется понять, откуда шел крик.

Я решаю ехать дальше, снова наворачивать круги и тут слышу голос, такой знакомый, что хочется закричать.

– Идем! Сию же минуту! Ты уже опаздываешь.

Крик несется из дома справа от меня, маленького зеленого коттеджа с припаркованным пикапом. Двор запущен, по гравию позади дома шуршат шаги. А потом появляется мать Эммы, все такая же красномордая, и тащит за руку малыша с заплетающимися ногами. Где же Эмма?

Папаши не видно. Я проезжаю чуть дальше и торможу, устанавливая зеркало так, чтобы видеть происходящее сзади. Мать усаживает малыша в пикап. Верхняя половина ее тела скрывается внутри, а нижняя покачивается вправо и влево, пока женщина пытается пристегнуть малыша. Она захлопывает дверь с силищей десяти мужчин и скрывается за домом. Разговор на повышенных тонах сливается с уличным шумом, а потом она снова появляется и забирается в пикап. Скрипят колеса, когда машина выезжает задом на улицу, словно женщина пытается сбежать. Она катит вниз по улице, и я молюсь, чтобы какой-нибудь ребенок или собака не вздумали в эту секунду выскочить на мостовую.

Пикап едет по кварталу, явно торопится. Когда он мчится мимо школы, охранница дует в свисток и машет руками. Похоже, Эми уже чем-то расстроена. А может, просто опаздывает? Или все в жизни ее раздражает?

Я качу обратно к дому, гадая, где сейчас Эмма, и тут она появляется на дорожке, шурша по гравию, чтобы посмотреть, куда подевалась мама.

Колышется красный бант. Алые туфельки замирают. Она такая же красавица, какой я ее запомнила, и меня поражает материнский инстинкт, который вызывает у меня эта незнакомая девочка. Я потрясена наглостью поступка матери, просто бросившей своего ребенка, но потом замечаю отца, он выходит из-за угла и кричит Эмме, чтобы возвращалась сию же минуту, иначе ее ждут неприятности.

Интересно, что за неприятности? Я их увижу? Надежда, что он не такая уж свинья, быстро испаряется, из-за его присутствия я чувствую одновременно облегчение и тревогу. Я рада, что Эмма не одна на гравийной дорожке наблюдает за уезжающей матерью, но все же хочу, чтобы она осталась одна. Это было бы явным доказательством, что о ней не заботятся, и тогда я могла бы… Что именно?

Я боюсь отвечать на этот вопрос.

Я перемещаюсь на противоположную сторону улицы, не сводя взгляда с заметного красного банта в зеркале заднего вида. Папаша дергает Эмму за руку и велит поторапливаться. Бросает к ее ногам рюкзак. Она накидывает потрепанные лямки на одно плечо. Отец с дочерью идут к школе, находящейся всего в нескольких кварталах. Он не держит Эмму за руку, да и она явно не ждет от отца такого.

Я вспоминаю собственную мать, как она иногда протягивала правую руку, если мы вместе куда-то шли, – с негнущимися пальцами, словно она звезда гонки, а я должна передать ей эстафетную палочку для следующего этапа. Она никогда не оглядывалась, и если я не припускала рысью и не успевала ухватить ее за руку, она отдергивала пальцы, возмущенно вздыхала и прибавляла шаг.

Однажды на блошином рынке я остановилась, чтобы завязать шнурки, и полностью потеряла ее из вида. К тому времени я уже знала, что следует найти какого-нибудь взрослого приличного вида – никаких ужасных усов, желательно вообще не мужчину, и уж, конечно, не бездомного, – и тогда Элейн появится с написанным на лице нетерпением, словно это я ее бросила.

Эта семья находится в таком же взвинченном состоянии, их вечно кидает из жара в холод, как будто кто-то вертит водопроводный кран. Эмма резко останавливается в конце подъездной дорожки, а ее мать уносится прочь, ни о чем не заботясь. Отец гаркает на дочь, и она стремглав бежит к нему. И так проходит все общение родителей с Эммой: они сосредоточены не на ней, а на себе. Они действуют так в уверенности, что никто за ними не наблюдает.

Но я наблюдаю.

И теперь Эмма идет слишком близко к краю тротуара. Я судорожно вздыхаю, слезаю с велосипеда и снова пригибаюсь, осматривая якобы спущенную шину. Я понимаю, что если Эмма случайно попадет под машину, все изменится. Родители будут в унисон сочинять историю их жизни с дочерью, нормальной и счастливой жизни, и им все сойдет с рук. Хотя родители они дерьмовые.

Она бегом поднимается по лестнице школы. Не машет отцу на прощание. А он не гладит ее по голове и не желает хорошего дня. Он занят своим телефоном, подносит его к уху и размахивает руками в какой-то перепалке с утра пораньше. Учительница ведет Эмму внутрь и качает головой.