Риа Фрай - Не ее дочь

Мы пожарили рыбу с картошкой и посмотрели фильм, сгорбившись на диване как две скобки. Обычно мама возвращалась, пропахнув сигаретами и спиртным, и всегда называла нас ленивцами, но она была такой красивой, и я оживала, надеясь, что она обнимет меня и похвалит мою пижаму. Но вместо этого она удалялась в спальню, принимала пару таблеток снотворного и отключалась до полудня воскресенья.

Мы с отцом ждали ее возвращения. Тянулись часы, я уже засыпала, но хотела увидеть ее до того, как лягу в постель. Я не рассказала отцу про утренние оладьи, лелея чудесный секрет. В полночь папа поднял меня с дивана, разрешил не чистить зубы и отнес в кровать.

– Где Элейн?

Когда мне было шесть, мать строго-настрого велела называть ее по имени. Ей не хотелось, чтобы ее называли мамой, мамочкой или мамулей, а я жаждала ей угодить и натренировалась называть ее Элейн. Поначалу я нередко ошибалась, но в то время мне было уже восемь, и это вошло в привычку.

– Не знаю, тыковка. Она еще не вернулась. Наверняка просто развлекается с друзьями.

Произнося эти слова, выглядел он грустным, и теперь я гадаю, а не знал ли он или хотя бы подозревал, но он просто поцеловал меня в макушку и отправил спать.

На следующее утро я выковыряла из уголков глаз зеленую коросту и вытерла ее об одеяло. Зевнула, почувствовала дурной запах изо рта и пошла писать и чистить зубы. В доме было тихо, и я решила, что проснулась слишком рано. Или слишком поздно. Я заглянула в комнату родителей. Отцовская сторона кровати была скомкана, а мамина – гладкая.

По коже побежала паника, но я велела себе не волноваться – мама, наверное, спала на диване или развлекалась всю ночь. Но правда заключалась в том, что мы с папой все мои детские годы ждали, когда случится что-то ужасное. Элейн никогда не хотела детей и не забывала упомянуть об этом при каждой возможности. Я была случайностью. Испортила ее карьеру актрисы. Я все изменила.

Последние восемь лет отец из кожи вон лез, чтобы возместить ей потерю, так что ей почти ничем не приходилось заниматься. Он убедил ее родить ребенка, даже не знаю, как ему это удалось, но судьба нежеланного ребенка незавидна.

Я со всех ног побежала на кухню и вскрикнула, увидев отца. Он сидел за кухонным столом, сложив руки на коленях, и беспомощно пялился в окно. Я встала рядом, чтобы узнать, куда он смотрит. Может, там олень или кролик, или в августе пошел снег? Но за окном не было ничего интересного. Я положила руку на отцовское плечо, поскольку он даже не пошевелился от моего крика, и потрясла его.

– Пап… Папа?

Я испугалась, сама не знаю, почему. Но точно поняла – что-то в доме изменилось.

Он повернулся так, словно его тело состоит из засыхающего цемента, и посмотрел на меня. Взгляд был остекленевшим и затравленным.

– Где Элейн?

Я задавала этот вопрос вчера вечером, но сейчас он приобрел совершенно другое значение.

– Она ушла, – прохрипел он, и я ждала объяснений.

– Куда? Снова ушла с друзьями?

И тут отец завыл – зарыдал, схватив меня за плечи, и притянул к себе, стиснув с такой силой, что я испугалась, как бы он чего не сломал. Но не посмела вырваться.

– Боже, боже мой, Сара. Боже мой! Что мне теперь делать? Как жить без нее?

Он сказал «мне», не «нам», словно вообще не брал меня в расчет. Я была вычеркнута, потому что именно я была причиной ухода мамы. Он этого не озвучил, но с того дня я всегда чувствовала. Дело во мне. Дело всегда было во мне. Он бы отказался от меня ради нее, и мы оба это знали.

Я дождалась, когда он перестанет плакать, и отстранилась.

– Почему ты решил, что она ушла, папочка? Может, она просто осталась с друзьями?

Он взял меня за руку и затряс головой, как безумец, а потом затолкал меня в их спальню.

– Вот. Смотри.

Я оглядела комнату – кровать, комод – в поисках каких-либо намеков.

– И что?

– Вот тут! И тут! В шкафу, в ванной, в машине! Ничего нет. Она взяла все, что могла унести. Не знаю, приходила она ночью или нет. Я… Я спал. Спал! Не могу поверить, что это и в самом деле происходит!

Я развернулась в поисках ответов и подошла к шкафу. Они делили один на двоих, и мать заняла две трети. Почти все ее обтянутые плюшем вешалки были заняты, лишь некоторые пусты, а на отцовских стандартных проволочных плечиках висели рубашки и футболки. Я закрыла шкаф и пошла в ванную осмотреть ее ящики. Косметика и духи пропали, как и украшения. Запас сигарет, чулки, туфли на высоких каблуках… Я побежала в гараж и споткнулась, содрав кожу с пятки. Я села, схватившись за ногу и сдерживая крик. Нужно быть собранной ради отца. Я опустила взгляд на предмет, о который споткнулась. Это было любимое материнское ожерелье – ключ на тонкой серебряной цепочке.