Валерий Ковалев - Русская рулетка. Криминальный детектив

– Все это лабуда, – сказал он, блеснув золотой фиксой*. – Наплевать и забыть. Так берегли общак наши деды, так должны и мы. А заморская шелупонь не указ, когда они еще по деревьям скакали, на Руси уже был Соловей-разбойник.

– Га-га-га! – загоготали сразу несколько авторитетов.

– Не скажи, – подождав, когда стихнет смех, – заявил, сидевший напротив, лет тридцати, законник Дока. Наше бабло лежит абы как, а ихнее работает.

– С работы кони дохнут, Юрок, – наклонился вперед Грач. – Так что, лучше не баклань и слушай старших.

Разгорелись жаркие дебаты. Одна часть сходки была за опыт зарубежных коллег, вторая против. В итоге приняли решение: общак ни в какой бизнес не вкладывать, все оставить по старому.

Осталось рассмотреть последний вопрос, для чего охрана впустила в зал нового человека. Это был угрюмого вида жилистый парень с квадратным подбородком.

– Присаживайся, Боксер, – указал рукой Дед Хасан, на поставленный перед сходкой стул.

Тот пружинистым шагом прошел в центр, уселся и уставился в пространство.

– Кто рекомендует? – обратился к ворам Могила.

– Я, – приподнял руку, один, по кличке Кумпол.

– Рассказывай.

– Боксер правильный вор, чтит наш закон и имеет две ходки. Его братва исправно платит в общак, так что достоен короноваться.

– Вторая рекомендация? – поинтересовался один из сидевших за столом законников.

– Из последней зоны, где Боксер тянул срок, пришла малява* от Луки, – неторопливо сказал Колючий. – Вел там себя достойно, в актив не входил, был в отрицалове*.

– Может у кого есть предъявы? – оглядел сходку Могила. Их не оказалось. Тогда самый старый из воров – Грач, торжественно объявил Боксера коронованным и дал наказ чтить воровской закон. На что, встав, тот ответил клятвой.

– Хиляй к нам, – сделал радушный жест дед Хасан, и Боксер переместился туда вместе со стулом.

– Ну что? – откинулся на спинку своего Могила. – Толковище окончено, прошу участников подкрепиться, чем Бог послал.

Все встали и, соблюдая очередность, вышли из зала, направившись по мягкому паласу коридора на открытую веранду. Она тянулась вдоль тыльной части ресторана, с видом на сосновый бор, в котором звонко рассыпал дробь дятел.

– Ну, прям, как у Репина, «Утро в лесу», – сказал кто-то из авторитетов.

– Какого Репина? Шишкина, тундра, – поправил второй. Слышавшие рассмеялись, а потом все расселись за накрытые столы (каждый на четверых), с холодными закусками и бодрящими напитками. Для начала помянули безвременно усопших, затем выпили за присутствующих, а когда официанты разнесли горячее, возникли разговоры по интересам. Одни вспоминали былые дела и корешей, тянувших срок в зонах, другие бардак в стране, который всем был на руку.

Когда блюда переменили, к столику, за которым сидели Могила с Дедом Хасаном, Грач и еще один законник, подошел человек из охраны, наклонившись, что-то сообщил. Те благосклонно кивнули, страж удалился, а спустя пару минут, на веранде возникли рослый, полноватый человек, в светлом костюме и очках, в сопровождении еще нескольких, встреченный одобрительным гулом.

– Мир вашему дому, – приложил он к груди руку, группа поднялась на невысокую эстраду. Там, на штанге, висел микрофон, блестели синтезатор с гитарами и ударная установка. Сопровождавшие, взяв инструменты, заняли свои места, а рослый выдернул из держателя микрофон. Потом в воздухе возник негромкий, со звуками флейты проигрыш, а за ним неспешный речитатив

Весна опять пришла и лучики тепла,

Доверчиво глядят в мое окно,

Опять защемит грудь и в душу влезет грусть,

По памяти пойдет со мной

глубоким баритоном, почти проговаривал исполнитель слова песни. Далее последовал столь же задушевный куплет, а после взрывной, набирающий силу припев

Владимирский централ – ветер северный

Этапом из Твери – зла немеренно

Лежит на сердце тяжкий груз.

Владимирский централ – ветер северный

Когда я банковал – жизнь разменена

Но не «очко» обычно губит

А к одиннадцати туз!

Сидевшие за столами внимательно слушали (у нескольких повлажнели глаза), а один, набулькав полный фужер водки, залпом выпил. Когда песня закончилась, и стихли последние аккорды, на веранде возникла тишина, сменившаяся бурными аплодисментами. Сидевшие там люди, для которых чужая и своя жизнь была всего лишь мигом, тоже имели чувства.

Несколько часов спустя, когда шар солнца клонился к горизонту, по кольцевой дороге, в пока еще оживленном потоке автомобилей, мчались «братковские» иномарки. На ее ответвлениях отдельные, дав прощальный сигнал, сворачивали, направляясь в свои районы столицы.