Наталья Александрова - Тот, кто появляется в полночь

– Куда же он девался? – забормотал Кондрат и подошел к другому столу. Откинув простыню, увидел там знакомую покойницу – бабку Настасью из деревни Косопятовки, которая на сто втором году жизни отравилась грибами.

На третьем столе лежал таджик Мамед, утонувший на прошлой неделе и так никем и не востребованный. Еще в мертвецкой был Станислав Бубенцов, с которым Кондрат выпивал минувшим вечером…

Больше покойников не было.

– Ну, долго мне еще ждать?! – напомнил о себе Арсений Никодимович. – Где вчерашний покойник?

И тут Кондрат отчетливо вспомнил темную мертвецкую и приближающегося к нему ожившего мертвеца…

– Сбежал! – проговорил он вполголоса, доверительно склонившись к доктору.

– Ты что, Кондрат, белены объелся? – процедил Арсений Никодимович, брезгливо отстранившись от пропахшего карболкой и формалином санитара. – Ты что несешь? Как это покойник мог сбежать?

– Вот так и сбежал! – повторил Кондрат. – Ожил и сбежал! Я это своими глазами видел, вот как вас сейчас!

– Совсем глаза залил! – констатировал врач. – Вот отправлю тебя на принудительное лечение…

– Можете меня куда угодно отправлять, а только я его взаправду видел! – повторил Кондрат и добавил тихим, испуганным голосом: – Мне бы водички святой…

Доктор с досады плюнул на грязный пол.

– Ходют и ходют, а мне за ними убирать! – Уборщица баба Рая шваркнула тряпкой по ногам позднего посетителя, сунула тряпку в ведро и поплелась к своей подсобке. Рабочий день закончился, и можно было возвращаться домой, где ее давно ждала ненормальная дочка Анфиска. Анфиске было уже за сорок, но она воображала, что ей пять лет, и вела себя соответственно – сосала палец, играла самодельными куклами и, встречая мать с работы, заглядывала в сумку и сюсюкала: «Мамочка, а чего ты мне принесла?»

Баба Рая включила в подсобке свет, сняла синий халат, надела теплую вязаную кофту, серую куртку с капюшоном. Она хотела повесить халат в стенной шкаф, потянулась было к дверце, но вдруг почувствовала такую тоску, такой холод, как будто за этой дверцей простиралось бескрайнее болото, поросшее низкими тщедушными кустами и припорошенное первым снегом. Болото, куда не заглянет по своей воле ни один живой человек, куда не забежит ни один дикий зверь, не залетит ни одна птица, куда и солнце-то никогда не заглядывает. Болото, в котором хозяйничает мертвый северо-западный ветер, уныло напевающий свою бесконечную песню.

Баба Рая испуганно отдернула руку и перекрестилась, чего прежде никогда не делала.

«Что это со мной такое? – подумала она с беспокойством. – Не иначе грипп подхватила! Надо будет дома выпить хреновухи!»

Она повесила халат на гвоздик, подхватила сумку, погасила в подсобке свет и отправилась домой.

Едва в подсобке наступила тишина, дверь стенного шкафа с негромким скрипом открылась. Там стоял человек с удивленным и растерянным лицом.

Он нервно сглотнул, огляделся, втянул воздух ноздрями.

Пахло карболкой, хозяйственным мылом и еще чем-то, чему он не мог подобрать названия.

Что это за комната? Как он здесь оказался?

В голове был какой-то багровый клубящийся мрак, в котором время от времени, как молнии во время ночной грозы, вспыхивали отдельные картины.

Он вспомнил, что прошлый раз проснулся тоже в очень странном месте – на оцинкованном столе, в большом холодном помещении, где стояло еще несколько таких же столов, на которых кто-то лежал.

Он сел на столе, спустил ноги, огляделся.

Вдруг до него дошло, что это за место.

Морг. Мертвецкая.

Наверное, он попал в аварию, его приняли за покойника и привезли сюда. Такие случаи бывают, он слышал о них, и часто.

Хорошо еще, что они не успели провести вскрытие. Иначе пришлось бы так и записать в свидетельстве о смерти: причина смерти – вскрытие…

Он слез на пол, сделал шаг, другой.

Как ни странно, у него ничего не болело, наоборот, он чувствовал себя удивительно сильным и здоровым. В покойницкой было холодно, но этот холод ничуть его не беспокоил, он только придавал бодрости и энергии. А то, что здесь было темно… это было вообще здорово, темнота отчего-то особенно его радовала. Кстати, он удивительно хорошо видел в темноте. Куда лучше, чем прежде. Вот только ужасно хотелось есть – до судорог, до головокружения. И еще… еще он никак не мог вспомнить, что с ним было раньше, до аварии. Если честно, он и аварию не помнил. Если это действительно была авария.

И еще у него чесалась и горела шея.