Вячеслав Белоусов - Прокурор Никола

Одоевцев и Порохов не отрывали от нее глаз. Ксения еще медленней завела руку себе за спину, расстегнула лифчик, он упал к ее ногам – и свежие гордые полушария забелели бесстыже.

– Снять юбку? – спросила она тихо Одоевцева.

Жорик молчал, онемев.

– Хватит, Ксения! – вскочил на ноги Порохов.

– Сядь, – даже не глянула на него она. – Хочешь, Жорик?

Одоевцев отвернулся.

– Я там еще лучше, – повела опять плечами Ксения и кивнула на Порохова. – Он знает. А сделал меня дешевкой!

Она зарыдала, упала на табуретку, закрылась руками. Порохов бросился ее успокаивать, налил в стакан воды, совал ко рту. Она никого не видела, не слышала, билась в истерике. Одоевцев поднялся, отошел от стола.

– Ты попей. Попей. Сейчас пройдет, – метался возле нее Порохов. Она успокоилась сама, затихла, отвела от себя руки Порохова, отыскала кофточку, как во сне надела, долго мучилась с пуговками, застегнулась под самый воротник, съежилась, как будто замерзла.

– Дай мне водки, Эдик, – попросила она.

Порохов бросился наливать в стакан. Она выпила. Молчание воцарилось в комнате. Одоевцев смотрел в окно. Порохов, устав сидеть на корточках возле нее, тихо поднялся, пересел назад в кресло.

– Вам я не нужна, – вдруг, тяжело вздохнув, сказала она.

Порохов даже вздрогнул, Одоевцев повернулся к ней.

– Вам деньги нужны! – Ксения вся встрепенулась, не иначе сама догадалась внезапно. – Деньги для вас все!.. А вы спросили бы меня… Что же вы?.. Меня бы спросили…

– Что ты, Ксения? Что с тобой? – Порохов опять бросился к ней, обхватил за плечи, прижал к себе.

– Я знаю, Эдик! – Ксения вцепилась в него руками. – Ты только меня не бросай! Я знаю, где деньги взять! И в Баку не надо! И в Одессу… И в Киев…

– Что ты, Ксения? – Порохов глянул на Одоевцева. – Дай воды! У нее опять истерика начинается.

– Не надо, – отстранилась Ксения. – Не надо воды. Налей лучше водки. Я здорова.

– Выпей, выпей! – протягивал ей стакан с водой Порохов.

– Да пошел ты к черту! – Ксения выбила у него стакан из рук, тот разбился, осколки брызнули по полу.

Все застыли, словно очухались разом, молча следили, как осколки стакана летят, катаются, затихают, заваливаются в углы, по щелям в полу.

– Не бросишь меня, Эдик? Я скажу, – ласково почти пропела Ксения.

– Ну что ты, дорогая? Ну что ты? Успокойся. Конечно, не брошу.

– Ты жениться обещал? Помнишь?

– Помню. Я ничего не забыл, – взяв ее руку в свою, гладил он ее тонкие пальцы.

– В банке деньги, Эдик, – тихо сказала она. – В банке, а вы не знали.

Порохов переглянулся с Одоевцевым – с ума сошла!

– Трезвая я. Вас трезвее, – слабо улыбнулась Ксения. – И не больна. Автобусом деньги возят из банка… Зарплату… На завод… Я на заводе работала. Раньше… бухгалтером… А в автобусе, кроме кассирши, никого…

Вот и осень заканчивается. Повсюду. Только не в нашем районе. У нас, судя по происходящему, лето еще не скоро завершится.

Район особенный. Можно сказать, специфический. С чьей-то легкой руки – так принято говорить, а у нас – с чьего-то тяжелого языка район, опоясывающий город, называют «всесоюзным огородом» – столько овощей и бахчевых здесь выращивают, убирают и отправляют по всей стране ежегодно. И город от района такое же имечко перехватил, у них, у городских, это лихо делается, пока бедный крестьянин охнет да расчухается, городской уже на его кобыле до Саратова доскакал… Но это я так, обида жлоба давит.

Одними помидорами нашими кормится, почитай, вся Россия, а уж арбузы знают в столице, и все лето до поздней осени на ярмарках, устраиваемых властями, москвичи простаивают в самых длиннющих очередях к горам «полосатых» в надежде, что повезет с покупкой, достанется. А москвичи – кто не знает! – разбираются в арбузах и помидорах. Научились.

Анекдоты ходят. Стоит узбек с арбузами. У него покупатели спрашивают: Астрахань? Кивает: Астрахан. А почему без мягкого знака? Самый ранний, не успели дописать, отвечает.

Урожай убирают, можно сказать, круглый год. И белые мухи сдохли, и первая пороша снежком пробежалась по полям, пугая ворон, и студенты – самая дармовая и безотказная сила укатила в заморские края, и школьники наконец-то, отмыв руки от корнеплодов и томатов, сели за парты, а председатели колхозов и директора совхозов все несут акты о сдаче овощей в покосившееся от удивления двухэтажное здание районного управления сельского хозяйства. Откуда берутся такие акты? Никто не поймет. Как и мой помощник, умудренный опытом и битый жизнью Семен Викторович. Он сидит передо мной, докладывает результаты проведенной проверки не спеша с выводами. Тычет заскорузлым пальцем – у него с войны рука повреждена – в бумаги и, вновь надевая на интеллигентный нос очки, поднимает на меня голубые глаза младенца.