Виктория Платова - Тингль-Тангль

Взрослая Васька нисколько не боится спирали (еще чего!), но ей смертельно хочется спать.

– …Ты считаешь это излишним любопытством, ответь?

– Нет, но…

Движение лошади укачивает Ваську, копыта постукивают цок-цок-цок, глаза слипа-аются, куда же все-таки они едут?..

– Куда мы едем?

– Мы стоим на месте, кьярида миа…

Движение лошади укачивает Ваську, а тихий голос птицы Кетцаль убаюкивает.

– Значит, жили-были на свете две бедные сиротки?.. бедные, бедные сиротки…

– Бедные сиротки. Знаешь, так называл нас один человек когда-то.

– Что за человек?

Если бы Ваське не хотелось спать, она бы наверняка заметила, что сквозь вату птичьего клекота проскакивают иголки вполне целенаправленного интереса: ни один вопрос еще не был задан просто так.

– Я плохо его помню…

– Но кое-что все-таки помнишь?

– Смутно… Его звали дядя Пека.

– Странное имя.

– Скорее, прозвище. Это мы с Микой… с сестрой так его называли. А на самом деле он был Павлом… Павлом Константиновичем. Павел Константинович, точно.

– Так-так… Продолжай…

Засыпающая Васька не вполне понимает, куда клонит Ямакаси.

– Что тебя интересует?

– Этот… дядя Пека… Он что, помогал бедным сироткам?

– Вроде бы. Помогал деньгами, помог сохранить квартиру…

– Да, сохранить такую шикарную квартиру без посторонней помощи двум бедным сироткам очень трудно.

Ямакаси не видел квартиры, он не выходил за пределы мастерской, и трех часов не прошло, как он появился здесь впервые, – и при этом уже живо рассуждает о достоинствах их с Микой жилплощади. Почему? Васька должна бороться со сном, иначе что-то очень важное пройдет мимо нее.

– Откуда ты знаешь про шикарную квартиру?

– Ты сама мне об этом сказала. Ровно этими же словами – «квартира шикарная». Вспомни!..

– Ну-у, может быть…

– И где теперь дядя Пека?

Спираль между большим и указательным пальцами вращается и вращается, засасывая Ваську.

– Его нет.

– Что значит – нет? Он больше не поддерживает вас?

– Он умер. Точнее – погиб. Точнее – его убили.

– Вы, наверное, очень переживали?

– Ведьма переживала. А про себя я не очень-то помню.

– А как его убили?

– Темная история… Он ведь был каким-то крупным функционером, или бизнесменом, или что-то в этом роде. Ворочал большими деньгами и наверняка нажил массу врагов. Словом, его убили. Не здесь, не в России.

– А где?

– Я не знаю. Кажется, речь шла об Испании.

– Он был одинок?

– Одинок?…

– Я имею в виду семью… Жена, дети и все такое.

– Никогда ничего не слыхала про его семью. Он всю жизнь любил нашу мать, поэтому и не женился.

– Завидное постоянство. Значит, если я правильно понял, когда с вашей матерью случилось несчастье, он попытался заменить вам отца?

– Он не пытался заменить нам отца.

– Не важно… Но он очень вам помог. Это факт?

– Да, наверное. Он как-то сказал мне: мы всегда будем рядом, мы все для тебя сделаем…

– Кто это – «мы»?

– Он имел в виду Мику.

– Твою сестру? Ведьму?

– Да. Он был очень к ней привязан.

– Почему именно к ней?

– Она ведь была уже почти взрослая и к тому же походила на маму. Одно лицо. Так все говорили.

Никто так не говорил, никто не сравнивал блаженную дурочку Мику с мамой. Васька лишь однажды услыхала нечто подобное. И то в диалоге, предназначенном совсем не для ее ушей. «Одно лицо, вот и не верь после этого в переселение душ…» – так думал о дурочке гонец смерти дядя Пека. В Ваське тогда все восстало: мамочка – та мамочка, которую она помнила, уж нисколько не была похожа на Мику, еще чего!.. Но со временем черты маминого лица стерлись, ушли из памяти, чтобы никогда больше не возвращаться. Конечно, Васька могла в любой момент обновить их, стоило только влезть на антресоли, где хранились семейные альбомы, – серый и красный.

После смерти родителей Васька ни разу не прикасалась к ним.

Она не стала бы этого делать, даже если бы очень захотела: из страха, что слова дяди Пеки недалеки от истины. А если они недалеки, то что ждет ее в сером и красном альбоме? Растиражированная физиономия сестры, умудрившейся подменить собой мамочку, украсть ее лицо и воцариться при его помощи в самых разных временах.

То-то она будет торжествовать по ту сторону глянца, по ту сторону зерновой печати! – среди навсегда застывших улыбок, деревьев, солнц, людей, памятников архитектуры, новогодних елок и шашлыков на природе. Нет, Васька никогда не доставит заснятой Мике такой радости…