Виктория Платова - Тингль-Тангль

Не слишком ли она неосмотрительна? Вдруг и Ямакаси…

– Ты случайно не читал Костанеды? – осторожно спросила Васька.

– А кто это?

– Писатель.

– Даже не слышал о таком.

– А Толкиена?

– Подожди-ка, – Ямакаси почесал переносицу. – Это который финн? Биатлонист?

– Нет. Он тоже писатель. Но про Коэльо… Про Коэльо ты должен знать наверняка.

– И он что-то сочиняет?

– Еще как! Его и танком не остановишь.

– Должен тебя огорчить, но мой единственный знакомый Коэльо был ослом в алма-атинском зоопарке. У него на клетке еще табличка висела: «Осел домашний». А чего ты так паришься по поводу писателей?

– Я не парюсь.

– Дело в том, что я не читаю вообще. Так что извини, поддержать беседу на этот счет не смогу.

– И не надо.

– Правда? А то я как-то забеспокоился даже.

– Да пет, все в порядке. Теперь уж точно в порядке.

– Я когда спрашивал – сколько… Я имел в виду, сколько нужно будет платить тебе за хату…

– Нисколько. С чего ты взял, что нужно платить? Я ведь пригласила тебя просто так.

– И… никто не будет против?

– А некому быть против.

– Ты разве живешь одна?

– Да, – сейчас Ваське совершенно не хочется думать о блаженной дурочке Мике, провалиться бы ей пропадом, но внутреннее напряжение остается. Рано или поздно терракотовая, керамическая птица Кетцаль столкнется с ходячим сборником кулинарных рецептов, с бледной, вечно ноющей старой девой. Что сделает старая дева? – попытается прикормить птицу. Такое бывало не раз: она вступает в разговор, хватает за руки своими липкими марципановыми руками, щурит свои паточные глаза, округляет губы цвета малинового чупа-чупса – сплошная химия, гадость. Стоит только зазеваться, повестись на чупа-чупсовые губы, как она тут же выложит, какое Васька неблагодарное чудовище, она всю жизнь положила на сестру – и ничего, кроме неприятностей, не получила, может, вы повлияете на нее, молодой человек? вы кажетесь мне очень порядочным…

Ни одного из Васькиных приятелей порядочным не назовешь. Такого слова в их лексиконе просто нет.

– Ты как будто загрустила? – Ямакаси все еще не выпускает Ваську из своих объятий (не самые неприятные ощущения), и ей бы прислушаться к этим ощущениям и подумать, к чему они могут привести (даже вариант мультяшного порно не исключен), – но вместо этого она вынуждена месить в голове бесконечное вязкое тесто по имени Мика. Еще один аргумент (десять тысяч сороковой, сто двадцать пять тысяч девяносто первый) в пользу ненависти к ней.

– Я не загрустила.

– И когда можно… переехать к тебе?

– Когда хочешь. Прямо сейчас.

Пальцы Ямакаси ерошат Васькины волосы, пытаются скрутить пряди в кольцо – ничего не получится, дружок, слишком уж они коротки, а подчинить их себе и вовсе невозможно.

– Значит, не будем понапрасну терять время?

– Значит, не будем. Для начала отправимся за твоими вещами… Ты где живешь?

– Здесь неподалеку, у Сенной площади.

– Тогда пошли.

Дом, где до последнего времени жила птица Кетцаль, и правда оказывается неподалеку – один из тех грязных доходных домов, которые испокон века лепятся к каналу Грибоедова: облупленный фасад, разбитые двери парадных, плакаты «SALE» едва ли не в каждом окне. Представить его обитателей не так уж сложно: алкаши-грузчики с Троицкого рынка; спившиеся старухи, еще в пионерском возрасте видевшие Сергея Мироновича Кирова; азеры, торгующие фруктами и зеленью.

– Подождешь меня? – спрашивает Ямакаси. – Я быстро.

Он и правда возвращается быстро – минуты через три, Васька даже не успевает устроиться на каменной тумбе парапета. Уже издали он машет ей рукой, но вместо того, чтобы подойти, скрывается в ближайшей подворотне.

Подворотня занимает гораздо больше времени, Васька уже начала волноваться, – и напрасно. Сначала она слышит чихание мотора, и лишь потом появляется сам Ямакаси с синим мопедом между ног. Он лихо подкатывает к Ваське и ставит обе ноги на мостовую.

– Едем?

– А где же вещи?

То, что болтается за спиной Ямакаси, трудно назвать вещами: худосочный холщовый рюкзак, какими торгуют в сети псевдоэтнических магазинов «Ганг», однажды Васька купила там браслет с раковинами каури – застежка от него сломалась через пятнадцать минут. Нет никакого сомнения в том, что и рюкзак обладает той же степенью надежности.

– Это все. Подержишь его? А то мне будет неудобно вести.

– Конечно.

Легкость рюкзака смущает Ваську и заставляет строить догадки: что же там навалено? Пара трусов, пара носков, пара футболок. Более тяжелой (на случай снегопада, на случай затяжного дождя) одежды нет и в помине, да и невозможно представить Ямакаси в чем-нибудь другом, кроме белых летних брюк и жилетки. Впрочем, даже в этом легкомысленном тряпье угадывается со скрипом найденный компромисс между внешним миром и татуировками. Посмотреть бы их целиком, да-а… И о чем только она думает?