Анна Ольховская - Осколки турмалина

Нельзя сказать, что я боюсь полетов. Но и я не защищена от всего: диплом психотерапевта не дает тебе никаких преимуществ, ты просто поименно знаешь всех своих тараканов. Так что накануне вылета память начала издевательски подсовывать мне всю известную информацию об авиакатастрофах. Я не пыталась найти в этом нечто мистическое. Я прекрасно знала, что страх перед путешествием – это совместное творчество подсознания и инстинктов. Зачем куда-то лететь, если и здесь хорошо? Сиди на месте и эволюционируй! Повадилась тут…

Так что я спокойно принимала даже самые жуткие картинки, на которые была способна моя фантазия, и напоминала, что статистика на моей стороне. Авиакатастрофы привлекают к себе столько внимания, потому что они масштабны. На дорогах трагедий куда больше, но мы к ним привыкаем и перестаем замечать – психологическая реакция такая. Я не собиралась впадать в истерику накануне путешествия, которому предстояло длиться целый день.

Перелет с одного континента на другой – так себе удовольствие. Сидишь в не самом удобном кресле, слушаешь, как орут чужие дети и ругаются (поочередно) почти все, кто тебя окружает. Смотришь фильмы, на которые при иных обстоятельствах и внимания бы не обратила. Воспринимаешь еду как событие. Я слышала, как некоторые мои соседи по самолету капризничают, упражняясь в остроумии на тему того, что нам привезли. У меня таких проблем нет. Я ходила в столовую постсоветской школы, меня сложно запугать курицей с недостаточным количеством приправ или водянистым пюре.

В раздражающей монотонности полета, как ни странно, очень легко раствориться. Позволить времени проплывать мимо тебя, пока ты пересекаешь часовые пояса. Ворчать на сухой воздух салона, от которого раздражаются глаза, и за этой придуманной ерундой укрыться от настоящих бед. В какой-то момент и я чуть не позволила себе расслабиться, быть как все и сделать вид, что я – простая туристка.

Но мне так нельзя. Поэтому я использовала вынужденную паузу, чтобы подумать о случившемся. Я рассматривала фотографии, которые переслал мне отец. Я уже видела их раньше, а сейчас решила освежить в памяти – я приближалась к пункту назначения.

Моя неведомая старшая сестра была очень красивой от природы. В ней узнавались черты отца, хотя нельзя сказать, что она была очень похожа на него – или на меня. Но, думаю, если бы мы однажды оказались рядом, несложно было бы поверить, что мы – сестры. Мне так и не доведется узнать наверняка.

Ей достались кошачьи черты лица – большие глаза необычной, чуть раскосой формы, высокие скулы, большой рот, который был бы недостатком, если бы не прямо-таки совершенная линия губ. Думаю, у Тэмми были бы все шансы стать моделью, если бы она захотела этого. Но она по какой-то причине выбрала другой путь и запустила себя. На последних своих фотографиях она выглядела по меньшей мере неряшливо. В бродягу еще не превратилась – но подошла к этому опасно близко.

Ее точеные черты расплылись и обвисли. За это нельзя было винить один лишь возраст. Тэмми обрела ту одутловатую, нездоровую внешность, которая присуща всем алкоголикам мира. В скупой информации, переданной отцу, ничего не было сказано о ее вредных привычках, но я готова была спорить на что угодно, что моя сестра прикладывалась к бутылке намного чаще, чем следовало бы. Она не красилась, не выщипывала брови, среди ее медовых волос уже в сорок четыре года вилась паутина ранней седины. Я не говорю, что каждая женщина обязана красить волосы или заниматься бровями. Просто раньше Тэмми это, похоже, делала, а потом перестала. Почему и когда – сложно сказать. Фотографий из этого далекого «раньше» сохранилось очень мало.

Может, на себя Тэмми махнула рукой, а вот дочерям старалась дать все самое лучшее. Они обе были очень похожи на нее, только одна – шатенка, другая – фарфоровая блондинка. Как будто три версии одной и той же женщины! И никаких указаний на отца девочек. Я даже не смогла выяснить, один у них отец или разные.

Заметила я и еще одну весьма любопытную деталь. Младшая девочка, Эмили, выглядела жизнерадостной и открытой миру. На каждом фото улыбается так, будто хочет всем показать безупречную работу своего стоматолога. Глаза сияют, она ничего не боится и готова попробовать все, что угодно. Привет, мир, я иду к тебе!

Ее сестра совсем не такая. Джордан улыбается, но сдержанно. Только потому, что в определенных ситуациях нужно улыбаться, так принято, однако не потому что ей хочется. Губы почти никогда не размыкает. Взгляд умный, настороженный. Слишком взрослый для шестнадцати лет.