Андрей Воронин - Слепой. Формула смерти

– Никак не надо, – Смехов угодливо улыбнулся. – Ко мне никто не приходил?

– Нет, – ответила вторая старушка, поправляя жидкие локоны химической завивки, ее коричневые волосы отливали неестественной краснотой.

– Вы прическу сменили?

– Да уж, день рождения у меня через два дня, так что прошу вас в гости. Обязательно загляните, Викентий Федорович.

– Спасибо, непременно буду.

Смехов раскланялся с соседками, погладил болонок и заспешил домой. Захлопнул за собой дверь сразу же и направился в ванную, тщательно с мылом вымыл руки.

– Шельмы старые! – пробурчал он брезгливым и злым голосом. – Псарню из подъезда устроили, вонь, не продохнуть! Лучше бы уж кошечек разводили!

У самого Викентия Федоровича в квартире из живности имелись лишь рыбки в огромном трехсотлитровом аквариуме. Своих рыбок Смехов любил, мог часами сидеть в кресле, уставясь в голубовато-зеленую воду, наблюдать за меланхоличными взмахами золотисто-красных плавников. Каждую рыбку он знал по имени. Ухаживал за ними так старательно, как хорошие любящие родители ухаживают за маленькими детьми. Он регулярно менял воду, следил за температурой, покупал самый лучший, самый дорогой корм, постоянно пересаживал растения и украшал аквариум новыми ракушками.

– Так, Малая Грузинская. – сняв спортивную форму и облачившись в шелковый цвета луковой шелухи халат, сказал Смехов. Выложил телефон из кармана и снял с книжной полки томик Оскара Уайльда. – Сегодня вечером Малая Грузинская, – он принялся перелистывать книгу, держа ее перед собой на расстоянии вытянутой руки. – Ага, вот, – он нашел нужную страницу и взял трубку мобильника. Одним пальцем медленно набрал номер и произнес:

– Это я.

– Сегодня вечером два акробата в двадцать два ноль ноль должны выступить на Малой Грузинской.

– Да, второй этаж. Смотри, чтобы обошлось без издержек и проволочек.

– Я же сказал, два. Найди, вызвони, в двадцать два они должны быть на ковре.

Смехов отключил трубку и посмотрел на свое отражение в большом старинном зеркале, которое его дядя по материнской линии, боевой генерал, привез из Германии. Потом это зеркало с серебристо-розовым стеклом в черной дубовой раме с резными листьями и вензелями досталось Викентию Федоровичу, как и вся трофейная мебель, заполнявшая большую трехкомнатную квартиру: шкафы из карельской березы, кровать с балдахином, прикроватные столики на гнутых ножках, секретер, комоды, кресла, стулья, обеденный стол, ковры, кожаный диван, канделябры и бронзовая люстра с гирляндами хрустальных кристаллов.

В спальне на маленьком столике у кровати стоял огромный черный телефон с невероятно громким зуммером. Генерал-полковник был дважды контужен, поэтому и зуммер военные умельцы сделали такой, что и мертвого поднимет. Генерал-полковник признался племяннику, что телефон он взял из рейхсканцелярии самого Адольфа Гитлера, и, возможно, сам фюрер прижимал эту тяжелую трубку к уху и отдавал в микрофон приказы бомбить Москву.

Спальню Викентия Федоровича украшало огромное количество детских фотографий, и, когда кто-нибудь задавал ему вопрос, что это за дети, Федор Викентьевич закатывал глаза, сладко улыбался и с придыханием произносил:

– Мои ученики, я их всех любил, они все мне дороги.

Генерал-полковник до пятьдесят четвертого года служил на разных должностях в Министерстве обороны, затем до самой смерти преподавал в академии, его же племянник в люди не выбился и никогда не занимал никаких должностей. Да и зачем, материально Смехов был абсолютно независим. Генерал-полковник все, что имел, оставил своей сестре и племяннику. Дача, квартира, машина, драгоценности, коллекция монет, вывезенных из Германии, картины – все это перешло к Смехову. Свою маму Викентий Федорович любил и дважды в год посещал Новодевичье кладбище. Там генерал-полковник инженерных войск и его родная сестра нашли свой последний приют.

В далеком школьном прошлом ученик Смехова, а теперь полковник ФСБ Сергей Борисович Комов уже четвертый год жил в новом ведомственном доме. Кирпичная двенадцатиэтажная башня стояла у станции метро неподалеку от Садового кольца. Каждое утро Сергей Борисович уезжал на службу и возвращался лишь поздно вечером. Иногда его не было дома подолгу. Это значило, что Сергей Борисович отбыл в командировку.

Раздосадованный и злой, полковник Комов в девятом часу вечера вышел из машины, взял в левую руку портфель и не торопясь направился к подъезду своего дома. Он поприветствовал мужчину, курившего на стоянке и вслух рассуждавшего о достоинствах новой иномарки, лишь сегодня появившейся у престижного дома, набрал код подъезда. Железная дверь открылась, и полковник Комов вошел в ярко освещенный вестибюль, направился к почтовому ящику. Он знал, что почту никто из домашних не брал, ибо жена с детьми на выходные уехала за город, на дачу.