Делла Сванхольм - Любовь тасманийской волчицы

Собрать эти картины Якобсену удалось довольно легко: их продала владельцу Глиптотеки супруга художника, датчанка Метте-София Гад. Гоген сам оставил ей свои картины и скульптуры перед отъездом на Таити. Ведь он уезжал туда, полный самых радужных надежд на успех и писал Метте: «Уверяю, через три года я выиграю битву, и это позволит нам с тобой жить, не зная лишений. Ты будешь отдыхать, а я работать. И, может быть, когда-нибудь ты поймешь, какого человека дала в отцы своим детям».

Но чуда не случилось – Гоген умер на острове Хива-Оа из группы Маркизских островов, больной и совершенно одинокий.

Метте-София Гад родила Полю Гогену троих сыновей и двоих дочерей, но в итоге бросила его, посчитав не способным ни на что ничтожеством. Ведь когда он попытался продавать в Копенгагене французский брезент, у него ничего не вышло, а свою прежнюю карьеру преуспевающего биржевого маклера он забросил, чтобы полностью сосредоточиться на живописи. Но его картины не покупали, и семейство жены относилось к нему в лучшем случае с презрением. Когда Метте-София окончательно рассталась с ним, ее родственники только вздохнули с облегчением.

Как же глупо вели себя датские женщины в те давние времена… Или Метте-София была такой одной, а другая датчанка оценила бы Гогена по заслугам? Скорее всего… В истории Дании было немало женщин, которые вдохновляли своих мужей, стояли рядом с ними плечом к плечу и поддерживали во всем. Те же жены древних викингов, например – они вместе со своими мужьями шли в бой и воевали наравне с ними. Такую жену, как Метте-София Гад, наверное, просто не приняли бы в их среде…

«В этом и состоит ирония судьбы, – подумал Кристиан Расмуссен, подходя к зданию Новой глиптотеки Карлсберга, построенному Вильгельмом Далерупом. – Во время своей жизни Метте-София все время пеняла Гогену на то, что никто не знает его как художника – а теперь ее саму знают и помнят только потому, что она была женой Гогена».

В Глиптотеке в этот час было не так много народу, и Кристиан мог без помех наслаждаться любимыми полотнами. Среди них выделялась «Таитянская женщина с цветком» – замечательный портрет смуглой таитянки в синем платье, держащей в руке желто-красный тропический цветок. Задумчивый взгляд таитянки пробуждал мечту о путешествиях в дальние страны, где жили такие великолепные женщины и росли такие необычные цветы. Это был тот мир, в который стремился сам Гоген, которым он грезил, в которое находил вдохновение…

Кристиан Расмуссен медленно пошел вдоль рядов картин художника, которые, точно волшебные цветы, усеивали стены копенгагенской Глиптотеки. Эти картины, точно по мановению волшебного жезла, будили удивительные чувства, подстегивали незнакомые эмоции, звали в путешествие за своей мечтой.

Кристиан провел рукой по лицу. В отличие от Гогена, он никому и ничем не был обязан. И мог реализовать свою мечту гораздо быстрее, чем великий Гоген…

– Девушка, вы не скажете, который час? – О, как же Кристиан Расмуссен ненавидел себя в эту минуту, когда задавал этот, по его мнению, самый пошлый в мире вопрос! Но что он мог поделать? Пять минут назад он увидел эту девушку и сразу потерял голову. Она сидела в одном из баров Смиттона – маленького городка, который находится в прямом смысле на краю света – на острове Тасмания, куда он случайно забрел, почувствовав усталость от длительной пешей экскурсии. Девушка собиралась расплатиться за чашечку кофе и, найдя в сумочке нужную купюру, протянула ее официанту. В этот момент Кристиан ясно увидел ее глаза. Это были удивительные глаза – ярко-зеленого цвета, сверкавшие, как настоящие изумруды. А густые темно-рыжие волосы и веснушки делали лицо девушки просто неотразимым. Как загипнотизированный, Кристиан вышел за ней на улицу и, нагнав, задал свой идиотской вопрос.

Девушка внимательно посмотрела на его левую руку и, заметив на запястье черные электронные часы в резиновом корпусе, ехидно ответила:

– Думаю, вы отлично это знаете и без меня, сэр. – Она резко повернулась на каблучках рыжих кожаных полусапожек, в которые были заправлены видавшие виды джинсы, и пошла вдоль белой изгороди. Изгородь начиналась сразу у входа в бар «Толстый Гарри». В конце ее стояла привязанная лошадь.

Девушка подошла к ней, ласково погладила по морде и, достав из кармана кусочек сахара, протянула лошади. Потом она ловко вскочила в седло и пустила лошадь в галоп. Кристиан подумал было, не побежать ли за ней, но куда там… Всадница быстро исчезла, растворилась на фоне бескрайних пшеничных полей, а Кристиан еще долго стоял и смотрел, как оседает на землю облачко пыли, поднятое стремительным скакуном.