Наталья Александрова - Портрет Кровавой графини

– Да, я видела только лицо, но это лицо было обрамлено высоким кружевным воротником, как на старинных портретах. А самое главное – само лицо… сейчас таких не бывает! Вот прямо видно, что не из нашего она времени! Такое властное, жестокое… глаза страшные, черные… кажется, прямо в душу тебе смотрит и видит насквозь! Честно вам скажу, я даже испугалась, а я ведь не из пугливых, можете мне поверить!

Надежда внимательно взглянула на гадалку. Та не ломала комедию: было видно, что даже сейчас то воспоминание взволновало ее. Надежду заинтересовало и описание неизвестной женщины, которую гадалка увидела в хрустальном шаре, но сейчас следовало сосредоточиться на разговоре.

– А что… а что вы сказали Константину?

– Ну, приблизительно то и сказала, что увидела. Сказала, что главный его враг – женщина, брюнетка, с длинными кудрявыми волосами и большими черными глазами…

– И что Константин, поверил?

– Можете себе представить – поверил и тоже испугался! Мне показалось, что он эту женщину знает!

– Как же он мог ее знать, если вы сказали, что она не из нашего времени?

– Сама удивляюсь! – Гадалка округлила глаза. – Не могу объяснить, но только точно вам говорю – когда я описала ему эту женщину, у него такое лицо стало удивленное и испуганное, как будто… как будто он привидение увидел.

– Непонятно… – протянула Надежда.

Ей и правда было непонятно, как гадалка могла увидеть в хрустальном шаре женщину, которую описала ей Лида Леденцова, женщину, изображенную на портрете в медальоне, Лидину прапрапра… как ее там… в общем, родственницу.

А гадалка выразительно взглянула на часы и проговорила:

– Извините, ко мне сейчас следующий клиент должен подойти, и я бы не хотела, чтобы вы столкнулись. У меня такой порядок. Тем более я вам уже все рассказала, что могла. И даже больше…

Надежда поняла, что в данном случае гадалка права. Денег за прием с нее не взяли.

Маэстро Лоренцо проснулся от какого-то странного и тревожного звука. Открыв глаза, он долго не мог понять, где находится и что его разбудило.

Вскоре, однако, он вспомнил утомительную дорогу по Трансильвании, вспомнил замок, к которому они подъехали в сумерках и где нашли столь желанный ночлег. Вспомнил и ужасную сцену за ужином – окровавленную руку служанки, ее перекошенный страданием рот и выражение злобного удовлетворения на лице графини. Вспомнил отвратительный обрубок языка, шевелящийся во рту безмолвного слуги.

От этих воспоминаний сон с него окончательно слетел. Живописец сел в постели и оглядел свою комнату.

Дрова в камине почти прогорели, от них осталось только несколько тускло тлеющих углей. Комнату освещала единственная свеча, и та сгорела больше чем наполовину. По углам комнаты шевелились какие-то зловещие тени…

И тут он снова услышал странный и страшный звук, который его разбудил. Это был крик, полный страха и страдания… И никакие стены не могли заглушить заключенную в нем боль. Похоже, кричала женщина. Но в этом крике была такая нестерпимая мука, такое невыносимое страдание, что ни одно человеческое существо не могло бы издать его – разве что грешная душа, страдающая в пучине ада.

Маэстро Лоренцо почувствовал, как его собственную душу сжали ледяные щупальца страха. Но вместе с тем он понял, что должен прийти на помощь неизвестной страдалице… или, по крайней мере, узнать, что же происходит в этом замке.

Он поднялся, наспех оделся, взял со стола свечу и осторожно вышел из своей комнаты. В коридоре замка царили глухая тьма и мертвая тишина. Маэстро Лоренцо подумал было, что страшный крик ему почудился, но тут он снова раздался, отчетливее, чем прежде. Теперь стало понятно, что крик доносится со стороны крутой каменной лестницы, по которой после ужина живописец поднялся в свою комнату.

Держа свечу над головой, Лоренцо подошел к лестнице и начал осторожно спускаться. Он не сомневался, что крики несутся из подземелья.

Спустившись на несколько пролетов, он оказался перед входом в сводчатый коридор. Сырость и холод, исходящие от каменных стен, со всей несомненностью говорили итальянцу, что он находится в подземелье. И вместе с леденящим холодом этого подземелья его душу охватил столь же леденящий страх. Маэстро хотел уже повернуть назад, покинуть этот подвал, вернуться в свою комнату… но тут из глубины подземного коридора снова донесся ужасный, исполненный нечеловеческого страдания крик.

Теперь не было никакого сомнения, что кричит женщина. И маэстро, подлинный сын солнечной Италии, не мог остаться равнодушным к страданиям этой женщины.