Вера Арье - Весна умирает осенью

Оливия попятилась, уступая им дорогу. Первой пронеслась мимо нее изящная темноволосая всадница. Обернувшись на ходу, она прокричала:

– Ну же, Марк, не отставай! Опоздаем на конку́р! [7] Конные состязания по преодолению препятствий (фр.).

Портман – а это был он, Оливия узнала его по орлиной посадке головы и всклокоченной мефистофельской бородке, – пришпорил скакуна и, пригибаясь к распаренной лошадиной шее, припустил что было мочи за грациозной валькирией.

Дом Зои, принадлежавший когда-то ее отцу, стоял в стороне от променада и переполненных ресторанов – в той части береговой линии, где расположились самые роскошные особняки. Каждая вилла имела собственный доступ к воде – деревянные ступеньки с перильцами приводили их обитателей прямо на пляж.

Резиденция Вишневских скрывалась за хвойной изгородью – торчали лишь остроконечные башенки и трубы каминных дымоходов. Приблизившись к калитке, Оливия надавила на кнопку звонка. Затем повторила попытку, но ей так и не открыли. Она уже достала было телефон, чтобы позвонить Аврелию, но в эту секунду из-за спины раздался знакомый голос:

– Я не забыла о вас, моя дорогая! Просто не спалось, вот и решила пройтись по пляжу…

Оливия обернулась. Придерживая на груди белоснежный кардиган, норовивший распахнуться от ветра, со стороны океана к ней спешила Зоя Вишневская. Актриса аккуратно ступала босыми стопами по влажному песку, стараясь не порезаться об острые ракушки – их осколками было усеяно все побережье. Подойдя к лесенке, Зоя обула матерчатые туфли, которые дожидались ее на ступенях. С удивительной для своего возраста легкостью она поднялась наверх.

– Не волнуйтесь, мы все успеем, – улыбнулась она приветливо, – сейчас заварим кофе и начнем.

Оливия взглянула на часы – где же оператор? Он должен был ждать ее здесь ровно в девять…

Зоя тем временем отомкнула ключом калитку и жестом пригласила Оливию войти. В нос ударил смолистый дух с нежным яблочным отливом: пышный сад, окружавший дом Вишневских, полыхал сентябрьскими красками. Вдоль ограды теснились сосны и можжевельник, а по пологому склону, ведущему к вилле, взбегали ряды яблонь. Их ветви отяжелели, тянулись к земле, уже усеянной россыпью медово-розовых плодов.

Между деревьями петляла гравийная дорожка, отчеркнутая узким бордюром. Она огибала декоративный пруд, кованую беседку, столик с креслом, на котором скучала позабытая кем-то книга, и, наконец, заложив петлю возле клумбы, упиралась в грунтовую площадку.

По центру, увитый шевелящимся на ветру плющом, в яркой цветочной перевязи, возвышался величественный нормандский дом.

– Когда папа купил эту резиденцию, – произнесла Зоя, пропуская гостью внутрь, – меня еще не было на свете. В Париже к тому времени уже прошла его первая выставка, во время которой он познакомился с галеристкой Стеллой Лурье. Благодаря этой предприимчивой женщине в конце тридцатых его картины стали очень хорошо продаваться.

Оливия замерла посреди прихожей, оглядывая обстановку. Из тесной передней, напоминающей лаковое нутро табакерки, двери вели в просторную кухню. Посередине нее располагался разделочный стол-остров с мраморной столешницей, на котором красовался расписной кувшин с цветами. На стальных крюках висели разнокалиберные кастрюли, сковородки, сотейники – в их натертых до блеска боках бликовало солнце, пробивавшееся сквозь листву в панорамном окне.

Зоя перехватила взгляд гостьи и, улыбнувшись, уточнила:

– Я провожу здесь много времени, с юных лет люблю готовить. Мы с отцом жили вдвоем, мама ушла очень рано. Поначалу он вел хозяйство сам, а лет в четырнадцать я заменила его у плиты – папе надо было работать. У него был строгий распорядок дня: ранний подъем, прогулка вдоль океана, работа в студии или на свежем воздухе. Потом обязательное чтение газет и вновь уединение. По вечерам он лишь делал наброски карандашом – говорил, искусственное освещение искажает цвет, меняет оттенки…

Они вошли в гостиную. Пол, слегка рассохшийся от времени и местами источенный жучком, покрывал восточный ковер, придавленный легкомысленным трио – лиловым диваном и двумя стоящими напротив него гнутыми креслами. По правую руку находился камин, обрамленный мраморным порталом. Стены салона, выкрашенные в сливочный цвет, украшали старинные гравюры. В дальнем углу тикали напольные часы, показывавшие четверть десятого.

Вдруг раздалось дребезжание дверного звонка. На пороге показался Аврелий. Его волосы были взъерошены утренним ветром, а на щеке отчетливо виднелся залом от подушки. Сумбурно извинившись, он окинул взглядом комнату и, выбрав удачное место, принялся устанавливать камеру и налаживать освещение.